– Да, с дочкой мы молебен заказывали по княгине нашей. – Князь Вячеслав взял за руку Прямиславу, сидевшую на своем коне рядом.
– Хороша княжна, нигде за морями такой нет! – С почтительным восхищением Радовид поклонился Прямиславе. – Сегодня, я слышал, ты к боярину Войнегу зван – завтра думал у тебя побывать, княже! Не с пустыми руками, конечно, с подарками! Если княжне чего приглянется, пусть выбирает! Подойди, княжна, погляди!
Отрок снял Прямиславу с коня, и она вошла в лавку. Радовид сделал знак своим подручным, старику и мальчишке лет тринадцати, и те кинулись разворачивать перед ней ткани, открывать ларцы, подвигать ближе блюда и кувшины. Радовид, богатый гость, торговал дорогими заморскими вещами, купить которые могли только самые знатные люди, – восточными шелками и византийскими оксамитами, заморской посудой, хорошими франкскими мечами. Подозвав князя, Радовид сам открыл сундук и вынимал длинные стальные клинки с особыми рукоятями, по которым даже несведущие люди могли отличить изделия знаменитых рейнских мастерских.
– Хитрец ты, Радовид! – восхищенно приговаривал князь Вячеслав, держа один из клинков через кусок ткани[48], и непонятно было, чем он восхищается, то ли клинком, то ли хитростью торговца. – Ведь запрещено их вывозить!
– Где деньги есть, княже, там всегда лазейка найдется! – весело отвечал купец, довольный своей удалью. – Бери, не пожалеешь, не одну еще победу таким клинком одержишь! У меня в Перемышле торговали их, я там не продал…
Пока Вячеслав Владимирович и бояре рассматривали клинки, Прямислава забралась в самый угол, где стоял высокий серебряный кувшин – пузатый, с тонким горлышком и красиво изогнутой ручкой. На чеканных боках кувшина был изображен дивный зверь, похожий на собаку с крыльями.
– Это, княжна, зверь, прозываемый Сэн-мурв! – пояснил старик, присматривавший за товаром. – В древние времена поганские его, по неразумию, за бога почитали! Вот еще блюдо к нему есть, сейчас покажу. Подвинься, девка, прямо на блюдо и села, что б тебя кикимора взяла!
Последнее он проворчал сердито и раздраженно, толкнул кого-то, и Прямислава заметила, что нечто, в полутьме принятое ею за мешок, на самом деле оказалось девушкой, совсем молоденькой и стройной, которая сидела на ларе, сжавшись в комочек и спрятав лицо в ладонях, так что длинная коса падала концом на пол. Услышав окрик, она распрямилась, вскочила и отпрянула, но дальше прятаться ей было некуда, потому что она и так сидела в самом углу. Даже в полутьме было видно, что девушка очень красива – свежее личико с пухлыми губами и большими глазами не портили следы слез на щеках, покрасневший нос и мокрые черные ресницы. Завидев перед собой нарядную княжну в красном, вышитом золотом платье и с жемчужными привесками на венце, девушка от испуга села на пол.
– Не бойся, милая! – окликнула ее Прямислава, которой вовсе не понравилось, что ее так испугались. – Никто тебя не обидит! Что ты в темноту забилась, как зверь лесной!
– Да ну ее, глупая девка! – проворчал старик, держа в руках огромное серебряное блюдо с тем же крылатым псом на дне. – Правильно говоришь, как зверь лесной, лешачиха, ничего не понимает! Слова не добьешься!
– Откуда же она тут?
– Да тиун приволок.
– Зачем?
– Да за долг ее взяли. Из села. Мужику одному Радовид Былятич давал гривну в долг, на три года давал, как положено, а тот ни гривны не отдает, ни роста не платит! Радовид Былятич не разбойник какой-нибудь, человек добрый, богобоязненный, три года ждал, а тот все: то неурожай, то корову волки задрали, то потоп у него, то пожар! Ну, вот и взяли ее. Больше и взять было нечего – ни кровы, ни овцы, ни куренка тощего.
– Как же так – за гривну человека! – изумилась Прямислава.
– Не за гривну! Что ты думаешь, княжна, Радовид Былятич – упырь лихой, кровопивец? Ни Боже мой! Пять гривен мужику выдали, девку взяли, шесть гривен выходит, везде такая цена, хоть кого спроси. Вашего тиуна спроси, Негорад – человек толковый, не даст соврать.
Девушка за время этой беседы, в которой так просто и печально была обрисована ее судьба, опять принялась плакать, закрывая лицо руками. Острая жалость пронзила сердце Прямиславы – сейчас, когда ее собственная судьба повернулась так хорошо, когда к ней вернулись честь, покой, достаток и любовь отца, ей больно было видеть девушку, ее ровесницу, такую же красивую и толковую, поскольку заплаканное лицо девушки выглядело совсем не глупым, в столь безнадежно грустном положении! Для несчастной навеки кончились и воля, и почет, и веселье.
– Ничего, Радовид Былятич не прогадает! – гундел между тем старик. – Как привели, так тут с утра один варяг уже ее торговал, да больно мало давал, сволочь белоглазая! У них, говорит, рабыня марку серебром стоит, а за королевскую дочь, дескать, платят три марки. А ты, говорит, за простую девку в немытой рубашке хочешь шесть! А я говорю: ступай, говорю, к себе и там ваших покупай хоть за полушку, упырь, чтоб тебе подавиться!
Старик хотел было сплюнуть – видно, очень не любил варяжских гостей, но постеснялся княжны и только пожевал губами, скривившись, точно ел что-то очень невкусное, а потом продолжил:
– Ну да мы не прогадаем! Девка красивая, хоть и дура, вот поедем за Греческое море опять за товаром, ее там за шесть гривен золотом купят! А то и больше, если побогаче покупателя найти да получше подать! Там любят таких, чтоб глаза синие, а сама белая, как береза! Не прогадаем! Мы в убытке не бываем, слава Богу!
За Греческое море! Прямиславе отлично было известно, что воюющие друг с другом князья сбывают полон грекам и арабам. И уж оттуда, как с того света, никто никогда не возвращается. Даже самая тяжелая рабская доля здесь, на родине, казалась веселой и легкой то сравнению со смертью в жаркой заморской стране, среди поганых нехристей!
– Как тебя зовут, милая? – спросила Прямислава, чувствуя, что сейчас сама заплачет от жалости.
– За… Забе… ла, – едва справляясь со своим голосом, прерывистым от плача, выговорила девушка.
– Как имя-то тебе подходит! – сочувственно сказала Прямислава. – И сама ты белолицая, румяная, красавица, как купеческая дочка! Откуда ты?
– Из Вере… тенья, – ответила девушка и опять зашлась слезами при упоминании родного угла.
– Погост[49] есть Веретенье, за Истоминым селом! – пояснил старик. – Оттуда, значит!
– Как же так повернулось нехорошо? – Прямислава взяла ее за руку, не зная, чем тут можно утешить.
Рука Забелы, загорелая, загрубевшая, как у всех сельских девушек, от тесной дружбы с серпами, граблями, корзинами, горшками и ведрами, все же оставалась тонкой, с длинными ловкими пальцами. Ни одного колечка, ни одного самого тонкого браслетика из перекрученной медной проволоки, только на висках ее были прикреплены к берестяному ремешку два потертых, чуть ли не бабкиных, медных кольца, какие издавна носят девушки в этих местах, и на шее висело крохотное ожерелье из четырех глиняных бусин с маленькой железной фигуркой уточки.
– Ну что, княжна, выбрала что-нибудь? – К Прямиславе подошел Радовид, улыбающийся, довольный дружеской беседой с князем. – Бери, что приглянется, мне для тебя ничего не жаль!
Ради расположения князя купец и правда был готов пожертвовать любой драгоценностью – княжеская милость окупала любые расходы.
– Выбрала! – Прямислава обернулась, не выпуская руки Забелы. – Говорят, эта девка теперь твоя – подари мне ее.
– Вот как? – Купец удивился. – Вот так подарочек выбрала, княжна! Да князь Вячеслав мало ли полона берет, и так все твои!
– А мне эта понравилась. Хочу к себе в горницы взять.
– Хочешь – бери. Владей с Божьей помощью. Разве я такой малости пожалею? Сейчас же на княжий двор пошлю! – уверял он. – Раньше тебя дома будет!
Прямислава вышла из лавки, к ней подвели лошадь, а с другой стороны подошел отец в обществе нескольких чернобровых и черноусых купцов. Вид у них был совсем не русский, но на греков они тоже не
