поляне.
Если это не морок, то хазары, больше некому. Но как они сюда попали? Так далеко на запад! Что это – набег, которым угрян пугали вятичи? Но каким образом войско могло пробраться так далеко, пройти Оку и все нижнее течение Угры, чтобы никто о нем не знал и не предупредил! Любой набег порождает толпы беженцев, гонцов с просьбой о помощи от князей, живущих ближе к опасности, короче, слухи об опасности опережают ее надежно и быстро. Те же вятичи, будь они разбиты, давно уже плюнули бы на старые обиды и примчались снова просить помощи. Но все было тихо, и князь Вершина уже надеялся, что у него есть время не менее чем до зимы. И вот – нате вам!
Девушки и женщины подняли крик, стали отбиваться, разбегались во все стороны, путались в подолах, скользили мокрыми ногами по траве, падали, налетали друг на друга. Кто-то искал спасения в воде, но и там чужаки преследовали их, поднимая тучи брызг и поднятыми волнами сбивая женщин с ног. Вот один из чужаков схватил девушку и потащил на своего коня. Росомана, не растерявшись, бросилась было на него, схватила девушку за ноги и потянула к себе, но чужак вдруг выхватил саблю и со свистом описал над головой сверкающий круг, давая понять, что это не шутки. Отпихнув Росоману ногой, он попятился к тропе, а ту уже схватил за руки другой чужак…
Несколько серых размытых теней металось между людьми – трое или четверо волков прыгали на чужаков, вцеплялись зубами, катились по земле. Бросая добычу, те отбивались, и один из волков уже бился с ножом в брюхе, кусая костяную рукоять. Что может сделать зверь против острого железа? Выхватив сабли, чужаки отгоняли волков, свободной рукой придерживая за волосы пленниц.
– Назад! – крикнула волкам Лютава. Она не хотела, чтобы те гибли в заведомо неравной схватке. – В Варгу! К Лютомеру! Приведите его!
Послушавшись, трое уцелевших волков скользнули под ветви. Один из них прихрамывал. Самый старший на опушке оглянулся и посмотрел на Лютаву.
Но и без того она знала, что нужно делать. Выскочив на поляну, она подбежала к раненому волку, вынула нож из раны. Рана смертельна – ни человек, ни зверь после этого не выживает, только дольше мучается.
– Иди Ярилиной тропой, брат! – шепнула Лютава, бережно, но крепко взяв волка за уши. Он поднял морду, в его желтых глазах отражалась мучительная боль, отчаяние и надежда. – Ты выполнил долг, ты отдал жизнь за потомков Чура, ты – истинный Волк!
Она быстро перерезала зверю горло. И тут же вскочила, сжимая в руке чужой нож, с которого еще капала волчья кровь. Эта кровь призывала ее к отмщению – ее, сестру волка, отдавшего жизнь в попытке спасти женщин человеческого рода. Так Ярилиным псам завещано их предком, и Ратиславичи, с помощью бойников и Лютомера, жили в ладу с серым лесным братством. Угрянские волки честно старались выполнить свой долг, но бойники, Лютомер и Лютава первыми несли ответственность за то, чтобы и люди не забывали своего долга перед волками.
Выскочив из леса, Лютава оказалась на виду у чужаков. Сейчас кто-то ее заметил, подался к молодой и стройной девушке – и отскочил, увидев ее яростное лицо и сверкающий нож в руке. Не давая хозяину ножа времени выхватить саблю, Лютава прыгнула вперед и вонзила нож ему в грудь.
На тропе послышался конский топот, показались кони, а на них всадники – такие же чужаки. Лютава, видя, что врагов стало еще больше, метнулась к опушке. Нож остался торчать в груди упавшего. Кто-то из хазар тут же наткнулся на тело, закричал.
Кого-то из пленниц уже увозили с поляны – виднелись только отчаянно бьющиеся белые ноги под задранным мокрым подолом. А Лютава опомнилась и сообразила, что напрасно теряет время. Кто бы ни были эти люди и откуда бы ни взялись – нужно бежать за помощью.
В Ратиславле ее новость вызвала всеобще изумление, но не поверить ей было нельзя: взмокшая, растрепанная, с пылающим от бега лицом и горящими глазами, старшая княжна не походила на любительницу шутить. По пути она предупреждала всех, кого встречала на полях, чтобы женщины прятались, а мужчины вооружались. Волна всеобщего изумления, страха, гнева следовала за ней, иной раз каким-то чудом даже опережая – возле самого города Лютава уже видела на полусжатых полях брошенные серпы и косы, пустые кринки из-под воды, расстеленные полотенца с забытыми остатками полуденной трапезы – люди разбежались.
Хазары пришли! И не торговать, а воевать, украли женщин Гореничей! Лютава не могла сказать, сколько нападавших было в точности, она видела, как ей показалось, десятка два.
– Да откуда им тут быть, с неба, что ли, свалились, ядри их леший! – воскликнул князь Вершина, услышав ее новости.
– Могли скрытно пробраться! – ответил его средний сын, семнадцатилетний Борослав, иначе – Бороня.
– Как – скрытно, ты думай своей головой! – возразил ему двоюродный брат Хмелиня, средний сын стрыйки Молигневы, и выразительно постучал по лбу. – Где хазары и где мы! Волга, потом Ока, князь Святко! Неужто они бы всех их до нас пропустили, а нам бы ни единый человек ничего не сказал!
– А по Дону?
– А там опять князь Святко!
– А может, вятичи и пропустили! – сказал Годила, дядя Борослава по матери. – Да ведь князь Святко только о том и мечтает, чтобы нас всех кто-нибудь перебил, а он бы на Угре своих сыновей посадил! Особенно после давешнего он на нас обижен – мог и не предупредить, нарочно, стало быть.
– Хватит болтать, снаряжайтесь, орлы! – велел Богомер, старейшина рода Ратиславичей. С некоторых пор угренский князь, происходивший из старшей ветви потомков Ратислава Старого, верховную власть над самим родом уступал другому из сродников, которого выберут остальные.
Мужчины Ратиславля поспешно собирались. Князю Вершине, к счастью, редко приходилось воевать – с остатками голяди Ратиславичи давно уже жили мирно, а иных врагов поблизости не имелось. Поэтому, в отличие от того же князя Святомера оковского, никакой постоянной дружины он при себе не держал – дела ей мало, а кормить слишком дорого. В случае чего дружиной ему служило ополчение Ратиславля, население которого состояло по большей части из сродников Вершины, кто в более близкой, кто в более дальней степени родства. Мужчин, пригодных воевать, здесь насчитывалось человек тридцать, если считать всех – от крепких стариков до их подросших семнадцатилетних внуков, уже прошедших кузницу, то есть посвящение огня.
Мальчишек разослали в ближайшие веси, чтобы собрать оттуда всех мужчин и выступить вместе. Снова пошли в ход старые стеганки и набивняки, топоры, копья, щиты, приготовленные для весеннего похода на Оку, но там, к счастью, не пригодившиеся.
– Ох, не простили нас боги, мало им Молинки было! – бормотала Любовидовна, помогая собираться своему сыну Бороне. Вершина взял в жены вдову своего младшего брата Радовита, который, собственно, являлся кровным отцом Борони, но сама Любовидовна, умная, опытная в хозяйственных делах и умевшая со всеми ладить, с тех пор в роду считалась большухой и распоряжалась работой всех остальных женщин. – Слишком разгневали мы их!
– Не мы, а Хвалис! – сердито отвечал Бороня, затягивая пояс.
– Но мы же не нашли его. Мы ему бежать позволили. Вот теперь отец увидит! Зря пропала моя доченька, а беды не отвратила! – Любовидовна чуть не плакала, видя, что самая тяжкая жертва – ее родная дочь – была принесена напрасно, не спасла племя угрян от гнева богов.
Бороня насупился. Все хорошо помнили недавнюю историю, когда второй из Вершининых сыновей, Хвалислав, вздумав подглядеть за обрядом вызывания дождя, разгневал богов и тем навлек на земли угрян грозу, которая могла бы погубить зреющие хлеба и обречь племя на голод. А чтобы предотвратить бедствие, пришлось отдать оборотню Змею Летучему вторую из Вершининых дочерей – Молинку, дочь Любовидовны и родную сестру Борони. Хвалислав же сбежал, и никто в роду не знал, куда он подевался.
Лютава пошла с войском, показывая дорогу. По дороге им встретились бойники во главе с Лютомером – тоже вооруженные, готовые к битве. Чтобы позвать их, Лютаве не требовалось бегать в Варгу – это за нее сделали волки.
Теперь ополчение насчитывало уже человек шестьдесят и представляло собой грозную силу. Но не прошло оно и ста шагов, как на тропе показалась сперва одна женская фигура, потом другая. Увидев
