– Когда возложили мне на голову девичью ленту, когда принимала я посвящение, когда пришел ко мне впервые мой дух-покровитель, сказал он мне вот что. Будет он меня беречь, советом и делом помогать, но я за это судьбу мою ему в руки отдам. Как время придет, сам он мне жениха укажет. И кого он укажет, за того я и выйду. На тебя не указывал он, значит, не судьба нам вместе быть, даже если бы я и хотела. А волю покровителя моего никогда я не нарушу. Так что прости нас, добрый человек, ищи себе другую невесту.
Арсаман в недоумении оглядел лица князя и прочих старейшин. На этих лицах отражалось большое любопытство, немного удивления, немного благоговения. Но особенно потрясен никто не был. Раньше люди не знали, что зарок насчет замужества на Лютаву наложил именно ее дух-покровитель, но это открытие никому не показалось удивительным или небывалым. Напротив, это самое обычное и естественное дело. Дух-покровитель помогает не за спасибо и даже не за те куски лепешки, которые ему разбрасывают после того, как вызовут. Ему отдают свою судьбу. И раз уж у женщины «главная судьба» связана с замужеством, значит, ее и отдают в незримые руки гостя из Навного мира.
– Прости, я не знал этого! – Арсаман все же достаточно хорошо владел собой, чтобы почтительно поклониться. – Ты, конечно, не осудишь сурово мою дерзость, вызванную не недостатком почтительности, а лишь неосведомленностью.
– Я не сержусь. – Лютава кивнула. – Этого не только ты, а почти никто не знал.
Народ гудел: каждому уже хотелось скорее оказаться среди собственных домочадцев и поведать им это занимательное открытие. Женщины вовсе языки под корень сотрут, пока все обсудят!
– Ты не должен огорчаться, брат мой! – сказала Арсаману после Замила. – Говорят, она живет со своим братом как с мужем, так что не много чести тебе принесла бы такая жена!
– В таком случае сам Аллах уберег меня от позора! – Арсаман воздел руки, но на лице его отражалось не столько благочестие, сколько задумчивость. Он старался не показать, как раздосадовал его отказ, но молча глотать обиды тоже не собирался. – Но это не значит, что она не сможет так или иначе помочь нашим замыслам. Хотя бы и против воли.
Ближе к концу месяца густаря в Ратиславль вернулись братья Хотеновичи, Русила и Радята, ездившие в земли смолян. Увлеченные всеми летними событиями, Ратиславичи почти о них позабыли, но теперь очень обрадовались новостям. Несколько вечеров подряд все мужчины Ратиславля и старейшины себров собирались в старой дедовой братчине, чтобы послушать, как идут дела в других землях.
Вести Хотеновичи привезли неутешительные. Княгиня Избрана не слишком прочно сидела на своем столе.
– Не поверишь, два раза грабить нас пытались! – рассказывал Русила. – И все там, на Днепре уже. У них-то неурожаи были, народ оголодал совсем. Скотину в иных местах почти всю поели, так что и на приплод не осталось. А в самом Смоленске рассказывают, что войны опасаются. Говорят, будто сам полотеский князь Столпомир на них идти воевать хочет.
– Стало быть, оттуда, если что, нам помощи не дождаться, – проговорил князь Вершина.
Чем больше он думал о вятичах, тем сильнее тревожился. Хитрый Арсаман во многом прав: из-за войны с Хазарским каганатом славянские племена теряют возможность сбывать на Восток свои товары, а взамен получать ткани, серебро и прочее. Очень многие князья и старейшины задумаются теперь о поисках другого пути к богатым южным и восточным торгам. Говорят, что через нижний Днепр можно попасть к ромеям. А дорога на Днепр лежит через волость Оболвь, сейчас находящуюся во владении дешнянского князя Бранемера. В этом свете дружба или вражда Бранемера дешнянского приобретают такое значение, что страшно подумать. А думать надо!
– Все, как весной говорили, – добавил Ратислав, старший из княжеских нетей. – Еще узнать бы, как у князя Святко дела идут. Чего он там навоевал, со своими хазарами?
– Да как тут узнаешь? Сиди жди, моли чуров, чтобы не дождаться, – откликнулся Градовид, муж Молигневы.
Кроме торговых дел, была еще одна причина помнить о вятичах. Уж конечно, Святомер оковский не забыл, как его обвели вокруг пальца, – как Лютомер вернул домой похищенных сестер, не позволив обручить их со Святкиными сыновьями, и сам избежал обручения с дочерью Святко. Попытки вятичей сделать угрян своими родичами и союзниками провалились, но ни одураченный Святко, ни тем более его сын, упрямый и самолюбивый Доброслав, угрянам этого не простят. Летом вятичи вместе со своими союзниками ходили в поход на хазарские земли, и им было не до мести угрянам. Но теперь, осенью, они должны вернуться из похода. А зимой, когда реки станут дорогами и каждому князю придет пора отправляться в полюдье, отдохнувшие вятичские полки можно ожидать и сюда.
Ратиславичи в последнее время нередко говорили об этом. Отказавшись платить дань смоленской княгине Избране, они тем самым отказались и от защиты, которую светлый князь днепровских кривичей давал малым кривическим племенам. А отбиваться от вятичей своими силами – хватит ли этих сил? Тем более что за спиной у Святомера оковского не только сама Ока и вятичи, но и весь Русский каганат – донские лебедяне, воронежские поборичи, поляне со среднего Днепра…
– Хочешь не хочешь, княже, а надо нам хотя бы Бранемера дешнянского себе в друзья заполучить, – рассуждал Богомер. – Хотели же весной к нему посольство снаряжать – я так мыслю, теперь самое время. Хоть он нам поможет, если что.
– От них, из Оболви, к вятичам прямая дорога лежит, – вставил средний сын покойного Вершининого брата Боровита, Томислав. – Там, между Болвой и верхней Десной, вятичских родов сидит уже несчитано – через Жиздру туда с Оки ползут, свободной земли себе ищут. Если не поспешить, они Бранемера дешнянского к дружбе со Святкой склонят, что мы тогда делать будем? А если успеем, то, случись что, Бранемер через Оболвь на Жиздру и на Оку пройдет, а мы через Угру на Оку прямо – и Святко сам мира запросит.
– О волоке тоже подумать надо, – вставил Вышень. – Сейчас-то он наш, а если у нас беда какая – Бранемер его разом себе загребет. Ведь это место какое! Хоть торговать, хоть воевать – с Днепра на Оку мимо Болвы и Рессы дороги нету.
Говорили много, но в целом все старшие Ратиславичи были согласны: к князю Бранемеру, сидевшему на верхней Десне, нужно снаряжать посольство. В его владения входило междуречье верхней Десны и ее притока Болвы, и земли ниже по Болве, то того места, где на Неруссе уже сидели данники сожанского князя Радима. Собственно кривическое население располагалось там только в верховьях Десны и на Снопоти, куда проникло из днепровских земель, подвластных смолянам, а на всех прочих его землях смешалось разнородное и разноязычное население: остатки голяди, в разной степени породненные с ними и между собой кривичи и вятичи. Смоленские князья, раньше других укрепившиеся на своих землях, прибрали к рукам эту местность, ценность которой со временем все возрастала. За реку Рессу и волок, через который с Оки можно было попасть на притоки Днепра, угренские князья не раз воевали с дешнянскими, но еще в пору молодости Вершины смоленский князь Велебор присудил эту землю угрянам. Велебору, собственно, было все равно, кому она достанется: и тот малый князь, и другой будут делиться с ним собранной там данью и позволят светлому князю пользоваться волоком, если возникнет нужда. Но старого князя Божемога, отца Бранемера, Велебор не любил, а юный Вершислав угренский, в семнадцать лет оставшийся первым наследником ратиславльского стола, казался ему наиболее послушным и легко управляемым. Надо сказать, что Велебор не ошибся, и при жизни его Вершина не обманывал светлого князя. Но теперь, когда Велебора нет, не у женщины же, к тому же незамужней, ему искать помощи и поддержки!
– А что она, Избрана Велеборовна, замуж не вышла? – как-то спросил Вершина у Радяты.
– Не вышла! – тот развел руками. – Пуще того! Она же вдова, все во вдовьем повое ходила. А теперь, говорит, семь лет прошло, а детей-то нет – опять, говорит, буду девкой жить! И ходит простоволосая, с косой и с венчиком девичьим.
Ратиславичи качали головами. И на Угре был известен обычай, согласно которому молодая бездетная вдова через семь лет снова может считаться девушкой и одеваться по-девичьи, но мало кто им пользовался. Случалось, что девушка, выданная замуж лет в четырнадцать-пятнадцать, быстро становилась вдовой. Но через семь лет у ее ровесниц будут шестилетние дети! И глупо такой кобыле, на третьем десятке, ходить в девичьих хороводах. Но, как видно, дочь Велебора так не считала.
– Правда, коса у нее знатная, – не мог не признать Радята, тоже не одобрявший смелости смоленской княгини. – Косой такой гордиться можно. Из наших только у Лютавы такая коса, да у Велеборовны
