И нет второй Лидии Чарской, которая исторгала слезы из нетронутых жестким и густым потоком информации душ наших предков в начале коварного двадцатого века.
«Княжна Джаваха!» Бестселлер!
А куда делся целый жанр «святочного рассказа»?
Где бедный, но честный, замерзший и голодный, но мечтательный мальчик, заглядывающий в окна богатых детей на недосягаемый яркий праздник? Где добрая девочка — фея с золотистыми волосами и пленительным взглядом, которая берет мальчика за руку и выводит к теплу и свету, на праздник?
В том, что расскажу вам я, все это будет. С небольшой корректировкой на время и всепроникающую НТР.
Правда, канонический убогий мальчик, взирающий на чужой праздник, несколько подрос — ему сорок шесть лет, он младший научный сотрудник.
А вместо золотоволосой хрупкой феи нашему мальчику явится патлатый верзила в голубом пластиковом шлеме, в потертых джинсах, верхом на ревущей, алого цвета Яве-250.
А. Ф. был неудачником. Тихий, милый, безропотный человек. Его все любили. И, конечно, каждый эксплуатировал в меру своей совести. Но попробуй скажи кому-нибудь об этом! Смотрят на тебя как на шизика и пальцем у виска вертят: мол, с левой ты, друг, резьбой.
Да и сам А. Ф. очень смущался. Тянет меня за полу и шепчет:
— Ну что вы, Андрюша, право! Прекратите! Мне же нетрудно!
Бесило меня все это страшно! Наши столы стоят рядом, любой его шепот-шелест слышу.
Поначалу я его считал просто дураком. Да и внешность, прямо скажем... Сидит такой мужичок, плотненький, с замшевой плешкой, тихий, нос с граненым кончиком, глаза и не разберешь, какого цвета, так глубоко зарылись в щелочки. Дурак. Удобно.
— У вас есть знакомый дурак?
— .....
— У всех есть? Значит, я неоригинален. Но учтите, мой дурак — младший научный сотрудник!
— .....
— Что?! Ну да-а-а!..
Но вскоре такими диалогами я перестал развлекаться. Потому что понял — А. Ф. просто неудачник. Согласитесь, ходить двадцать лет в младших научных сотрудниках просто неприлично (особенно если сам ходишь в них всего два).
А. Ф. был прекрасный расчетчик. Казалось, посади вместо него счетно-решающее устройство — и ничего не изменится. Однако прикинув, какой сложности и размеров должна быть эта ЭВМ, я не мог ни признать, что А. Ф. приносит весьма ощутимую пользу. Но в обладании столь тонкой субстанцией, как душа, я ему отказал. Категорически.
И стал спихивать безотказному, как трехлинейка, А. Ф. все самые нудные расчеты. И никакая совесть меня не мучила.
Я вынашивал грандиозную идею. Пока еще она была расплывчата, и никак не удавалось сгустить ее, сделать осязаемой и четкой. И вдруг забрезжило что-то определенное. Но для того чтобы поймать эту определенность, необходима была масса чисто технической работы, целый ворох сложных и безошибочных расчетов. А методичность и кропотливость — мои слабые места, слишком я рассеян. Да и по складу характера я принадлежу к тем, кого принято называть «генератором идей». Я творец нового, первопроходец, я пионер в изначальном смысле этого слова, я...
Боже мой, грехи наши тяжкие...
Я ходил надутый, как начинающий культурист на пляже, воспринимая удивленные взгляды сотрудников, как дань почтительного восхищения рельефностью своего тела воспринимает культурист от бледных заморышей с отвислыми животами.
Пора было переходить к делу, пора. Человечество в лице пары тысяч ученых нашей узкой специальности, нашего клана (по определению проф. А. Китайгородского), должно было впасть в транс, в шоковое состояние после моей «бомбы».
Я понял, что без А. Ф. мне не обойтись. Я пришел на работу за пятнадцать минут до начала и ровно через пять минут явился А. Ф.
Кстати — одна из его черт, вызывавших во мне особое раздражение. Это надо же — за два года совместной работы А. Ф. ни разу не опоздал! Мало того, он приходил ровно без десяти девять! Поначалу наша молодая братия играла в «тотошку» на минуты отклонения А. Ф. от нормы. Безрезультатно! Он был точен, как морской хронометр. Теперь-то я знаю, что он все понял с первого же раза, застав поутру четыре особи мужеского и две женского полу в отделе, делавших вид, что раскладывают на столе бумаги, и мгновенно вцепившихся взглядами в электрочасы на стенке. Минутная стрелка дернулась — было ровно без десяти девять. Старожилы отдела подсмеивались над нами. Мы не унимались. Но когда перешли на секунды, наш «тотализатор» лопнул. Секундные стрелки часов каждого участника не совпадали. И мы плюнули на эту затею.
Короче, А. Ф. пришел вовремя, вежливо поздоровался, и я, внешне абсолютно спокойный, подсунул ему листки со своими набросками. Все во мне дрожало от нетерпения. Первый суд! Пусть даже суд А. Ф., но первый!
И вот тут А. Ф. впервые меня ошарашил. Он внимательно просмотрел мои каракули, поставил несколько непонятных значков, замурлыкал какую-то допотопную мелодию, потом хмыкнул.
— Интересно, — сказал он. — Очень интересно. Схожую идею разрабатывает лаборатория Осмонда.
— К-кого!? — переспросил я.
— Лаборатория профессора Осмонда. Есть такой американец — Донни Осмонд, тоже нашего клана, или, как они говорят, «сайентифик коммьюнити». Я вам дам последние материалы. У нас они еще не публиковались. Очень схожая идея. Вы просто не успели еще ознакомиться.
— Значит, схожая? — язык у меня заплетался.
— Очень, очень! Но ведь это же здорово! Вы сами, понимаете, сами пришли к этому! И, судя по предварительным наметкам, оригинальным, хоть и несколько громоздким путем. Профессор Осмонд будет весьма доволен.
— Доволен, говорите? — мне безумно хотелось всей пятерней треснуть А. Ф. по плешке. Обрадовал!
— Я в этом уверен. Вы обязательно напишите коллеге. Почему вы на меня так странно смотрите, Андрюша?
Хотел я ему сказать почему, но вдруг другая мысль вытеснила все предыдущие, ошеломила меня. Что же это получается? Тихоня, бессловесный трудяга... А ведь он блестяще владеющий математическим аппаратом, находящийся в курсе новейших достижений человек! И перед его именем, как и перед моим, стоит к. т. н. — кандидат технических наук. Раньше я на это и внимания не обращал! Когда он защитился? Какая у него была тема?
— ...Как на птеродактиля живого? — донеслось до меня.
— Да, да. На птеродактиля. На живого, — забормотал я. — То есть нет! Простите, Александр Федорович.
А. Ф. расхохотался. Впервые я слышал, как он смеется, — негромко, с придыханием, смешно хлюпая носом.
— Но... но, Александр Федорович! Почему?! Вы столько знаете, умеете, опыт такой и... почему же?!
А. Ф. резко оборвал смех. Задумался. И тут я впервые разглядел его глаза — зеленые, как крыжовник, цепкие, умные и печальные. Лицо его подобралось, утратило расплывчатость черт, — мне показалось, что этого человека я вижу впервые.
— Почему я столько лет младший? — он усмехнулся. — Выходит, такая у меня профессия. Не рожается мне, Андрюша, не рожается.
— Идеи не рождаются?
— Рожается... рождается... Наверное, есть разница. Рождается, когда вспышка, озарение. Рожается, когда вынашивается, зреет.
