Несколько осколков звучно грохнули по броне. Макс вызывал по рации командира. Хорошо, что русские не имели здесь своих глушилок, и связь пока работала нормально.
Обрисовав ситуацию, он предложил атаковать по наиболее танкодоступной местности, прямо сквозь боевые порядки контратаковавших русских. По его мнению, большевики уже выдохлись и удар «Тигров» должен окончиться успешно. Выслушав приказ командира батальона, штурмфюрера Отто фон Шрама, он скомандовал водителю:
– Вперед, Курт. Нужно поторапливаться, иначе русских успеют разбить до нас.
Взревели моторы, и тяжелые бронированные мастодонты устремились вперед, навстречу победе и славе... Откуда прилетел этот снаряд, Макс так и не понял. Грохот удара болванки, мгновенно заглушивший все звуки и заставивший кружиться крепкую арийскую голову, запах пламени, проникший в нос, тяжелая крышка люка, мгновенно отлетевшая в открытое положение и Макс уже бежит, вернее пытается быстро перебирать ногами в попытке оказаться подальше от разгорающегося танка. Но далеко убежать не удается, тяжелый удар сбивает его с ног. Сознание милосердно гаснет и он уже не видит, что ударивший его прикладом рядовой Гена Кац, разобрав, что на танковом комбинезоне взятого им в плен фашиста нашиты знаки эсэсовца, сплюнув, передергивает затвор и выпускает в лежащего короткую трехпатронную очередь.
Наступление немцев внезапно тормозится, а затем их части начинают откатываться назад, под натиском атакующих во фланг «тридцатичетверок» и русской пехоты. Это атакуют остальные бригады Седьмой механизированной армии.
Контрнаступление немцев под Балатоном, которое должно было задержать наступление русских на берлинском направлении и вернуть Германии столь необходимую ей венгерскую нефть, было оставлено ударом вовремя подведенных резервов.
Вечером, в штабе армии, вспомнив о женском празднике, Мельниченко приказал собрать и поздравить всех служащих в штабе. Елена Горобец, возвращаясь после дневного дежурства к себе, встретила прогуливавшегося Андрея. Смущаясь и краснея заметно даже в полутьме, он преподнес Елене небольшой букетик лесных цветов.
7 мая 1944 года. г. Берлин. Сергей Иванов.
Вот и Берлин во второй раз в жизни посмотрю. Первый раз еще старлеем, когда нас с жен... ну, в общем, когда на экскурсию из части съездили. Да, такой вот парадокс, в Группе советских войск в Германии советские военнослужащие и их родственники в Берлин могли попасть только на экскурсию, а самостоятельный въезд был запрещен. По периметру города на всех станциях патрули стояли, если в городе ловили, то в двадцать четыре часа назад, на Родину отправляли. Помню, был у нас такой комвзвода, разгильдяй и холостяк, что характерно, по фамилии Бжесский, так его за какие-то политические прегрешения (кажется, с немкой переспал), замполит полка грозился откомандировать. Офицерское собрание, все дела, а он встает так неторопливо и нежно-ехидным голосом замполиту и говорит: – А что это вы, товарищ Коробкомский, меня Родиной пугать вздумали? Неужели вам в СССР плохо? – Замполит сразу и замолчал. Отделался тогда наш Михаил все лишь выговором, даже не по партийной, а по служебной линии.
Вот так. Всего-то по Берлину еду, а воспоминаний! Давить их надо, думать мешают. Хотя, если честно, а о чем тут особо думать, как в той шутке, трясти надо. Немцы явно из последних сил сопротивляются. Ну, а как же еще, если наши войска сначала их постарались как можно больше от Берлина отсечь, прорвав оборону сразу на нескольких фронтах, а потом в лучшем стиле «блицкрига» и израильской армии в прорыв множество механизированных и конно-механизированных групп бросить. Так что теперь вся Германия как слоеный пирог из наших и немецких войск, а передовые части Андрея где-то у Рейна уже. В Берлине же в основном сборная солянка осталась, фольксштурмисты, охранные части, армия резерва, пэвэошники, штабисты. В принципе – смазка для штыка, но дерутся отчаянно. Вот и движемся мы не торопясь где-то вдоль затянутого в бетон берега Шпрее. Где – командиру и начштаба бригады точнее известно, меня больше положение передовых частей интересует, да и общая обстановка. Еле уговорил меня опять представителем Ставки послать, да еще в свою бригаду. И «Рыжего» у Андрея выцыганил, у него все равно сейчас в основном «тридцатьчетверки» в армии, а все тяжелое в тыловых эшелонах или вместе с пехотой «шверпункты» берет. Вот и наша бригада вместе с гвардейским стрелковым корпусом в Берлин вошла.
Да, разделали город страшно, сплошные развалины, да коробки домов. Населению дали пять суток для эвакуации через наши фильтры, только мало кто ушел. Боялись, Геббельса понаслушившись. Потом – тяжелая артиллерия и бомбардировщики, а теперь мы. И все стреляют. Немцы конечно сами виноваты, но когда воспоминания о будущей красивой столице ГДР на текущую картинку накладываются...
Ползем можно сказать, а не едем. Отдельные недобитые группы фрицев прячутся среди развалин и есть шанс наткнуться на «фаустников» даже в тылу наступающих войск. Поэтому идем стандартным построением штурмового отряда – впереди разведка, пешком, вдоль развалин по улице, за ними ИС-1, сбоку вдоль домов идут два отделения пехоты, в передовых группах там еще и огнеметчики, у нас их нет, все же не линейное подразделение, а штабная рота. За первым танком ползет наш «Рыжий», готовый поддержать своей шестидюймовкой огонь стодвадцатидвухмиллиметровой пушки ИСа. За «Рыжим», прикрытые его броней едут два штабных бэтеэра, а за ними, в хвосте – еще один ИС. БТР, кстати, необычные, изготовлены в Чехии, бригаде достались как трофеи во время Балатонской операции. Помнится, что-то подобное чехи и у нас разрабатывали, а тут вот даже в бой пустили. Немцы называли их «Котятами», наши придумали свое прозвище, почему-то «швейками» зовут, а иногда и просто «шайками» .
О, вот это здание я узнаю всегда! Теперь точно привязался к местности – мы у Музейного острова, а справа от нас, за речкой, Пергамский музей. Тэкс, а ведь оттуда явно стреляют.
– Береза, я Рыжий. Как дела? Прием.
– Рыжий, здесь Береза-два, при форсировании реки ранен комбат-два капитан Баранник. В бою на том берегу погиб принявший командование его зам, капитан Плясунов. Командование батальоном принял старший адъютант капитан Белоусов . Береза-один решил усилить батальон два учротой. Прием.
– Береза, я Рыжий. Принял. Предлагаю помочь огнем с места.
– Рыжий, здесь Береза-один. Ваше предложение принял. Разрешаю открытие огня выходом набережную. Прием.
– Береза, я Рыжий. Принял. Прием.
Ну, вот и мы примем участие во второй гусарской. Правда, традиция слегка нарушена – нас больше, чем их. Но это значит только, что им не повезло!
– Лева, стоп. Гена, ориентир правый угол здания, правее две тысячных, огневая точка. Осколочным.
– Готово!
– Огонь!
В танке наконец-то устанавливается привычная атмосфера – смесь паров топлива, масла, и пороховых газов. Внезапно начинает стрелять радист. Чего это он? – Семен, что там?– Командир, похоже фаустник! Очередь дал, но не понял, попал или нет.
Черт, неужели где-то впереди гад прячется? «Махра» не видит? Посмотреть из люка?
Открываю люк и в этот момент в развалинах вспухает облако пыли от выстрела. Фаустник, вашу...! По борту танка словно ударяют огромным молотом, по голове бьет звуковой удар. Черт, неужели песец? Люк открыт, выскочить успею, но вроде внутри все в порядке. Сквозь в шум в ушах пробиваются голоса. Так, все живы, никаких повреждений нет. Мехвод запускает движок. Ура, все работает. Кажется, идея Андрея о накладной броне с начинкой из песка нас спасла. Выглядываю из люка, благо музей уже взяли. Ага, вот и пехотинцы этого «камикадзе» поймали. Бл..., мальчишка совсем, лет двенадцать не больше, из всего оружия только пустая труба панцерфауста и, точно, вон один из солдат рассматривает, кинжал, скорее всего гитлерюгендовский. Что делать будут? Неужели убьют? И не докричишься. Нет, дали пару подзатыльников, что-то на пальцах объяснили и отпустили. Молодцы, вот только не станет ли он потом нам
