останутся голодными. Если бы Ага был дома, он бы то же самое сказал!
Абдулла тихо проговорил:
- Клянусь аллахом, я им отнес, Минасолтан! Да разве этих обжор накормишь? Что тут есть, чтобы им хватило? - улыбнулся он. - Возьми, клянусь, обижусь... Я в долг даю, когда Ага вернется - отдадите... Когда у нас не будет, я к вам приду, Минасолтан.
- А если, не приведи аллах, Ага вернется с пустыми руками, тогда как?
- Как вы, так и мы... Аллах милостив, бери...
Минасолтан протянула руки к мешочкам. Нельзя отвергать доброту.
- Большое спасибо, Ширин, да укрепит аллах твою веру, да сохранит твоих детей!
- Да будет нам в помощь великий предок Аги! Всем, и нам в том числе.
С этими словами Ширин ушел. Минасолтан долго смотрела ему вслед. Она не могла обидеть Абдуллу отказом, ее растрогала бескорыстная помощь друга. На ее глазах появились слезы благодарности.
- Джейран! Джейран!
Невестка торопливо вышла во двор.
- Что случилось, мама?
- Принеси сюда жернов...
Джейран присела на землю, совершенно обессиленная:
- А что ты собираешься молоть, мама?
Мирджафар радостно ответил за бабушку:
- Дядя Ширин нам зерно принес! Ай, дядя Ширин!
Джейран с сыном вынесли во двор тяжелые круглые жернова ручной мельницы. Она расстелила на земле палас, поверх него скатерть, потом взгромоздила жернов посреди скатерти. Насыпав из мешочка горсть зерна в отверстие воронки, она взялась за ручку и принялась крутить. С каждым поворотом на скатерть сыпались щепотки желтой ячменной и просяной муки. Расстелив другую скатерть, Минасолтан разлила фасолевую похлебку и начала кормить маленьких. Дети ели и радостно переговаривались:
- Ай джан, Ай джан, скоро Джейран хлеб испечет...
- Скоро Джейран нам хлеб испечет...
... Сеид Азим вернулся домой к вечерней молитве. Во дворе его дома пахло хлебом. Расседлав отощавшего, усталого коня и устраивая его на ночь, он размышлял: 'Интересно, кто на этот раз помог нам?' Среди имен, которые он перебирал в уме, не было имени Ширина. Что есть у голодного, чтобы он отдал несытому?...
Мать встретила его на пороге.
- Ну, мама, в доме хлебом пахнет, чей склад вы ограбили? Какой богач с вами поделился? Может быть, Закрытый или Алыш?
Минасолтан всегда подхватывала шутку сына, понимая, что он хочет рассеять ее невеселые думы. Она постаралась улыбнуться:
- Этот богач - наш Ширин! Он раздобыл на Базаре немного ячменя и проса и поделился с нами... Вот, помололи, испекли...
- Как всегда... Пшеница у богатого, щедрость у Ширина... Так и должно быть...
'Год великого голода' навсегда остался в памяти людской... Если в те дни в каком-нибудь доме пекли хлеб, то запах его доходил до седьмого соседа. Ради куска хлеба для голодного ребенка матери ходили с мольбой даже к дверям вчерашнего врага... Сегодня хлебный дух шел из дома Сеида Азима. Ворота, от которых еще никто не уходил с пустыми руками, без надежды, отворились не сразу, а медленно, тихо, только в последнее мгновенье скрипнув. Во двор вошла старая женщина с ввалившимися глазами. Она взглянула на Минасолтан, которая перестала вращать рукоятку жерновов.
- Добро пожаловать, сестрица Гюльгез, заходи, соседка, заходи...
Мать большого дома Гюльгез ступала боязливо, хотя глаза ее были полны надежды и мольбы. Она стеснялась своего прихода в этот небогатый дом, где тоже полно детей, но не могла отвести взгляда от ручного жернова...
- Минасолтан, родная, дети мои пропадают...
Минасолтан знала, что не может отказать голодающим, но и у своих детей она отнимала последнее. Она взглянула на сына, который умывался неподалеку у края бассейна. Их глаза встретились. Мать с сыном прекрасно понимали друг друга. Минасолтан проговорила:
- Аллах милостив, дал на сегодня, даст и на завтра... Если сосед останется голодным, разве мы сможем проглотить кусок?
Гюльгез не позволила себе взять много. Она отделила от готовой муки несколько горстей, на одну- две лепешки, переложила в платок и тщательно завязала его, чтоб не просыпать даже щепотку.
- Пусть аллах принесет вам изобилие, Минасолтан, пусть аллах не сочтет Агу лишним и для тебя, и для нас...
До самых ворот раздавался голос, молящий за здоровье хозяев.
Не успели затихнуть шаги Гюльгез, как ворота отворились снова. Вошла плакальщица Сенем... В былые дни люди одаривали плакальщицу сверх меры, теперь же, хоть в городе по-прежнему умирали люди, никто не прибегал к ее помощи, а когда она приходила сама, старались выпроводить ее... Сенем вошла во двор, когда за жерновом сидела не Минасолтан, а Джейран. Не успели закрыться ворота, как они скрипнули вновь и во двор вошла третья женщина.
Джейран знала положение соседей не хуже свекрови. Но ее дети, ее дети... 'Что же нам останется? Если мы все раздадим, чем я буду кормить своих маленьких? О аллах! Помоги!' Она посмотрела на мужа, увидела улыбку, промелькнувшую на его губах, и как будто прочла его мысли: 'У нас, жена, просто дом Гаруна аль-Рашида. Богатство не успеваем раздавать!' Он незаметно подмигнул Джейран, стараясь приободрить ее.
Так как Минасолтан не было во дворе, женщины обращались к Сеиду Азиму:
- Ага, да буду я жертвой твоего предка...
- Да буду я твоей жертвой, Ага! Пусть все беды твоего сыночка Мирджафара-аги войдут в мой правый глаз... Дай и мне на один лаваш.
- Дай, Джейран... Обеим дай... Раздели оставшееся...
- А мы?..
- На сегодня есть, сегодня поедим. А завтра, как мама говорит: 'Аллах милостивый падишах!' Хоть наш Ширин на падишаха не похож... Как все, так и мы...
- Я...
- Я уже все сказал, Джейран... Если у соседей дети заснут голодными, будут плакать, и у меня, и у тебя кусок в горле застрянет, не то что хлеба, даже масла... Дай, дай им... Нас с тобой и без того народ своими подношениями кормит, пусть аллах народу и дает прежде всего.
Минасолтан вышла во двор, когда происходил дележ муки. Она без слов поняла все. Наклонилась молча над скатертью, отделила от уже распределенного по две полные горсти и только тут сказала:
- Про меня, я вижу, вы забыли... У меня тоже дети есть... - И ушла в дом с остатками муки.
Сеид Азии и Джейран не могли удержаться от смеха... Этот поступок всегда щедрой и ласковой женщины прозвучал укором сыну, как будто она сказала: 'Если ты, отец, не можешь позаботиться о своих детях, я сама о них позабочусь! Разве мои - не дети?!'
... Да, это был известный в истории 'год большого голода'.
В тяжелом положении семья Сеида Азима оказывалась довольно часто. Кредиторы требовали денег, бакалейщики, мясники, хлеботорговцы отказывались продавать в долг. Он часто вынужден был обращаться к ростовщикам, закладывая то, что тот соглашался брать под залог, иногда даже пенал с письменными принадлежностями поэта...
Сегодня пожелтевшие лица детей окрасились румянцем сытости и счастья. 'Хорошо, сегодня - Ширин Абдулла нас накормил, а завтра? Богатство - у богатых, щедрость - у бедняков...' Жизнь моего поэта целиком зависела от пожертвований, а в 'год великого голода' жертвователей становилось все меньше и меньше, и сегодня он вернулся из Лангебиза и Биджова с пустым хурджином...
Когда на рассвете Минасолтан вышла во двор после утреннего намаза, она увидела у ворот маленький мешочек. В нем была мука. Кто бы это мог принести? Снова Ширин? Нет, непохоже, ведь он
