Кости мертвецов

скрыл это от вас. Я поступил так потому, что чувствую себя ответственным за вас. Конечно, я хочу помешать вам наделать глупостей. Потому что знаю, что вы только навредите себе. И, даже если вы правы, хотя это не так, я бы все равно попытался остановить вас и сам провести расследование. Я не позволю вам навлечь на себя беду.

— Неужели вы не видите, что мне все равно! — воскликнула Стелла. В ней с новой силой разгорелась искра сознания собственной правоты. И глаза ее еще ярче светились решимостью.

Энтони Найал резко развернулся, подошел к двери, но потом вернулся.

— А вы, — спросила она, глядя ему в лицо. — Почему вы не сказали мне?

Тревор посмотрел на брата и повторил:

— Да, Тони, почему ты ей не сказал?

На лице Энтони промелькнула язвительная усмешка. Он ответил, обращаясь не к Стелле, а к брату:

— Покажется странным, — сказал он, — но именно по той причине, которую ты только что назвал. Удивительно, что мы руководствовались одними и теми же мотивами? Мы можем поступать одинаково, но никому и в голову не придет, что у нас были сходные побуждения.

Тревор рассмеялся.

— Ну, ну, не горячись, братишка.

— Не надо грубить Тревору, Тони, — сказала Джанет. — Он очень добр к тебе; разрешил пожить в этом доме.

— У вас нет причин защищать меня, — резко возразила Стелла. Она простила Тревора, но не верила, что Энтони пытался избавить ее от страданий. «Вы не знали его… вы не любили его…» — сказал он.

— Зачем вам это? — спросила она. — Вы не любили Дэвида. Вам не нравится все, что связано с его именем.

— Похоже, вам доставляет удовольствие так думать, — тихо проговорил он. — Но вы ошибаетесь. У нас просто были разногласия, вот и все. Мы придерживались противоположных точек зрения на антропологию. Я не желал ему зла.

Тревор с раздражением повернулся к двери, где переминался с ноги на ногу слуга, стараясь перехватить его взгляд.

— Что еще?

— Пожалуйста, таубада, там прийти человек, что-то надо у таубада.

— Скажи ему, пусть подождет.

Кровь отхлынула от лица Стеллы. Возбуждение прошло. Она чувствовала усталость и оцепенение.

— Я увижусь с Вашингтоном, — машинально сказала она. — Я пойду в Эолу.

— Что ж, хорошо, — сказал Тревор. — Вам обязательно надо поговорить с Вашингтоном. Вы должны услышать от него о том, что случилось. Я же могу обрисовать все только в общих чертах. Но если вы хотите встретиться с ним, мне кажется, вам лучше подождать несколько дней. Он был болен.

Это предложение вызвало у нее новый всплеск эмоций.

— Я не могу ждать, — прокричала она. — Я ждала днями, неделями! Я больше не могу ждать! Джоб уже, наверное, в Эоле! Он может исчезнуть, прежде чем мы отыщем его.

— Человек перенес лихорадку и еще не оправился. Он не выходил на работу две недели. А Джоб в Равауле, — строго сказал Тревор.

Но сомнение, однажды зародившись, заставляет повсюду искать ложь.

— Откуда мне знать, болел ли он? — сказала Стелла. — Может быть, вы сами отослали его домой, пока я не покину страну или пока вы не переубедите меня, что вам почти удалось.

Тревор сдвинул брови, а Энтони улыбнулся.

— Я встречусь с ним сегодня же… сейчас же, — заявила она.

— Я провожу вас, — предложил Энтони.

Она удивленно посмотрела на него.

— Думаю, будет лучше, если вас провожу я, — сказал Тревор, чарующе улыбаясь. — Позвольте мне восстановить доброе имя. Мне это необходимо.

— Ее отвезу я, — сказал Энтони резким, решительным тоном, беря Стеллу под руку.

Стелла пошла с ним к двери. Она не понимала, как такое могло случиться, почему она шагает под руку с этим злобным, жестоким человеком, а не с его добрым братом, другом ее мужа, который по-своему заботился о ней, который никогда бы не сказал: «Вы не любили его». Она оглянулась и сказала:

— Извините за грубость. Я знаю, что вы хотели мне помочь, но мне не нужна такая помощь.

Тревор молча смотрел им вслед. Рядом с ним сидела его жена, ее желтые волосы горели, будто свеча, а белые руки отмахивались от москита, который уже давно раздумал кусать ее иссохшую плоть и в конце концов уселся на бронзовый от загара лоб Тревора. Тревор сидел против света, и черты его лица сливались в темное пятно, но Стелла не сомневалась, что на нем написано дружеское участие. Он помахал на прощанье рукой.

Она обрадовалась. Она бы не вынесла ссоры с другом Дэвида.

Все еще держа Стеллу под руку, Энтони обогнул угол дома. На ступенях черной лестницы сидел повар Найала, болтая с Хитоло. Энтони остановился.

— Мой багаж еще не готов, Хитоло, но ты можешь подвезти нас к дому мистера Вашингтона.

Усадив Стеллу на переднее сиденье, он устроился сзади. Все молчали. Стелла пыталась представить себе Вашингтона и предстоящую встречу с ним. Она старалась обдумать вопросы, которые хотела задать ему, но мысли ее путались, и она с удивлением обнаружила, что думает о сидящем позади человеке. Она повернулась к нему, собираясь заговорить. Он сидел, подавшись вперед, и они едва не столкнулись с ним лбами. Она почувствовала на своей щеке его дыхание и ощутила легкий запах его тела. На мгновение его глаза оказались прямо перед ней.

Редко можно надолго заглянуть в самую глубь человеческих глаз. Но Стелле показалось, что она не просто смотрит в эти глаза, но тонет в них. Она не успела понять, что именно увидела там, но ей стало не по себе, и она отвернулась.

— Почему вы решили подвезти меня? — спросила она.

Он откинулся назад.

— Вы все равно пошли бы туда.

— Вы непоследовательны. В прошлый раз, когда я хотела увидеться с вашим братом, вы не стали мне помогать. — Она искала с ним ссоры, но, как ни странно, голос ее звучал спокойно.

— Я изменил свое мнение о вас, — сказал он, — с тех пор…

— Как я пришла к вам на ужин, — закончила она, хотя понятия не имела, чем вызвана столь резкая перемена. Ее слова были продиктованы убеждением, что в тот вечер изменилось многое.

Он не подтвердил ее догадку, но только сказал:

— Вы пойдете до конца. — Он произнес это без всякого выражения, будто признавая неизбежное.

Дорога, по которой они ехали к холмам, лежала мимо низеньких строений, откуда долетала незатейливая музыка, и груд армейского хлама, ржавеющего под мохнатым покрывалом ползучих растений. Здесь было темнее и как-то безрадостнее. Даже папуасы казались другими. Они расхаживали по берегу широкими, размашистыми шагами, разговаривали, смеялись, кое-кто пел. Желтые юбки девушек игриво шуршали вокруг блестящих икр. Из долины уже ушло солнце, на берегу загорались костры, вокруг которых собирались туземцы. Смеха слышно не было, раздавался стук барабанов, время от времени прерываемый заунывным, вибрирующим «ба-ба-ба-аа-ааа-ба-аа».

Дорога оборвалась у заброшенных жестяных сараев под сенью кокосовых пальм. Хитоло крутанул руль и развернул джип. Здания администрации остались слева. Вокруг не было ни одного дома. Над головой шелестели пальмовые листья, а в сараях что-то скрипело и скреблось. Энтони Найал молча указал на холм и начал подниматься по тропе. Стелла и Хитоло последовали за ним.

Потом, посмотрев вверх, Стелла увидела маленькую, крытую тростником хижину, утопающую в