полезность совместного опыта, взаимовыгодное и плодотворное сотрудничество и тому подобная околесица.
– Конечно, господин министр, этой белиберды там хватает, – согласился Бернард. – И все же вам необходимо ознакомиться хотя бы с наиболее важными фразами, которые я отметил красным карандашом. (Какая предусмотрительность!) Я уже обошел вагоны и раздал всем копии, – добавил он.
Обошел вагоны? Раздал копии? Он, наверное, чокнулся, подумал я. Но Бернард объяснил, что этим же поездом, кроме меня и сэра Хамфри, едет ряд высокопоставленных лиц, включая министра иностранных дел, его постоянного заместителя и пресс-секретаря. Кто бы мог подумать?
Я нехотя открыл конверт, и… меня прошиб холодный пот: эта речь ни в коем случае не должна быть произнесена!
«…Бурандийцы испытывают чувство особой близости и понимания чаяний кельтских народов в их борьбе за свободу. Нам также пришлось вести нелегкую борьбу за освобождение от оков британского колониализма. Вспомните свое былое величие, вспомните Уильяма Уоллеса, Роберта Брюса, Баннокберн[25] и Каллоден[26]! Народ Буранды призывает шотландцев и ирландцев восстать против британского гнета, сбросить с себя ярмо империализма и присоединиться к братству свободных наций…»
В это время в купе, постучавшись, вошел сэр Хамфри. Между прочим, в великолепном шелковом халате золотистого цвета, с красным китайским драконом на спине. Вот уж не мог даже представить своего постоянного заместителя в подобном одеянии. Рядом с ним я, наверно, выглядел не очень-то презентабельно в одной рубашке и носках.
Бернард, извинившись, вышел.
– Итак, господин министр, – без предисловий начал Хамфри, – похоже, нас застали врасплох.
Я невольно бросил взгляд на свои голые ноги, а он неумолимо продолжал: ему, мол, неприятно напоминать, что он предупреждал меня, но ведь он предупреждал…
– Как вы полагаете, нам здорово намылят шею? – перебил я.
– Не шею, господин министр, – вежливо уточнил он, – скорее наше империалистическое ярмо.
Я заметил, что сейчас не время для плоских острот. Лично я в сложившейся ситуации не вижу ничего смешного.
Надо немедленно что-то предпринять. На карту поставлены результаты дополнительных выборов в трех шотландских округах! Не говоря уже о возможных последствиях для Ольстера!
– Это катастрофа! – прошептал я.
Сэр Хамфри и не пытался хоть как-то разрядить обстановку.
– Безусловно, – замогильным тоном подтвердил он. – Катастрофа. Трагедия. Катаклизм. Чудовищное, неотвратимое бедствие! – Он перевел дух и бесцеремонно добавил: – Ваших рук дело.
– Хамфри, – с упреком сказал я ему, – вам же платят за то, чтобы вы давали мне советы. Так посоветуйте что-нибудь.
– Собственно говоря, это все равно, что давать советы капитану «Титаника» после того, как он напоролся на айсберг, – заявил сэр Хамфри.
– Да будет вам, – не сдержался я. – Безвыходных положений не бывает. Что-то ведь можно сделать?
– Можно спеть «Терпи со мной».
Раздался стук в дверь, и в купе просунул голову Бернард.
– С вами хотел бы переговорить господин министр иностранных дел.
Вошел Мартин.
– О, господин министр! – Сэр Хамфри был теперь сама учтивость.
– Да, это я, – подтвердил Мартин. – Читали речь?
Не успел я ответить, что читал, как меня опередил сэр Хамфри:
– Да, и моего министра очень беспокоит, что правительству намылят шею… Предположительно, шотландским мылом.
Глупые шуточки Хамфри начинают меня утомлять. Я спросил Мартина, чем он объясняет демарш Селима Мохаммеда. По его мнению, речь рассчитана на «внутреннее потребление»: президент жаждет показать себя ярым антиколониалистом перед остальными африканцами.
Бернард снова просунул голову в купе и предложил нам подготовить проект официального заявления в ответ на речь. Прекрасная идея.
– Я пригласил Билла Причарда, нашего пресс-секретаря, – добавил он.
Билл Причард оказался рослым детиной мощного телосложения форварда-регбиста.
– Найдется ли местечко для маленького? – игриво спросил он, втискиваясь в и без того переполненное купе. В результате Хамфри полетел на диван.
Я спросил своего постоянного заместителя, как он относится к идее с заявлением.
– Дело в том, господин министр, – осторожно начал Хамфри, поднявшись на ноги (настоящий мандарин, несмотря даже на падение и на нелепый халат), – что в данном случае мы, как всегда, имеем шесть возможных решений. Первое – ничего не предпринимать. Второе – опубликовать в прессе заявление, осуждающее речь президента. Третье – направить официальный протест. Четвертое – прекратить экономическую помощь. Пятое – разорвать дипломатические отношения. Шестое – объявить войну.
Значит, выбор все-таки есть… и довольно богатый. Это хорошо. Я спросил Хамфри, что же именно нам следует предпринять.
– Давайте рассмотрим все варианты по порядку, – предложил он. – Первый: если мы ничего не предпримем, мы тем самым косвенно выразим согласие с содержанием упомянутой речи. Второй: выступив в прессе, мы сами себя высечем. Третий: если мы направим официальный протест, его просто-напросто проигнорируют. Четвертый: прекратить экономическую помощь мы не можем, поскольку мы им никакой помощи и не оказываем. Пятый: если мы разорвем дипломатические отношения, мы не сможем вести переговоры о продаже нефтяного оборудования. Шестой: в случае объявления войны может сложиться впечатление о неадекватности нашей реакции… Конечно, в старые добрые времена мы просто направили бы туда канонерку, – после небольшой паузы закончил он.
Мною снова овладело отчаяние.
– А теперь… исключено?
Все с недоумением уставились на меня. Безусловно, это исключено. Бернард, которого где-то носило, пока Хамфри перечислял возможные решения проблемы, снова втиснулся в купе.
– Сюда идет постоянный заместитель господина министра иностранных дел и по делам Содружества, – сообщил он.
– Великолепно, – пробормотал Билл Причард. – Сейчас здесь станет, как в «черной дыре» Калькутты.
Скоро я понял, что он имел в виду. Сэр Фредерик Стюарт, прозванный в кругу близких друзей Джамбо[27], распахнул дверь. От удара Бернард отлетел к стене, Мартин повалился на умывальник, а Хамфри – снова на диван.
– Можно войти, господин министр? – спросил он неожиданно писклявым голоском.
– Попытайтесь, – ответил я.
– Вас-то нам и не хватало, – простонал Билл Причард, когда колышущаяся гора мяса – иначе не скажешь – с трудом втиснулась в крошечное купе, придавив Билла к зеркалу, а меня – к окну. Теперь мы все стояли, плотно прижавшись друг к другу.
– Добро пожаловать в наш стоячий комитет, – пошутил сэр Хамфри, непонятно как сохраняя горделивую осанку.
– Что нам делать с этой мерзостью?… Этой мерзопакостной речью, – торопливо добавил я, чтобы Джамбо не обиделся. Его лысая голова ярко блестела, отражая свет лампы.
– Дело ясное, – пропищал он. – По-моему, мы все догадываемся, что за этим кроется, не так ли, Хампи[28]?
Хампи? Это его прозвище? Я с удивлением взглянул на своего постоянного заместителя, а он,
