Бернард спросил, не обознался ли я. Глупейший вопрос! Разве можно забыть такого человека, как Чарли Умтали?!
Я тут же послал за сэром Хамфри, который, узнав, в чем дело, ужасно обрадовался.
– Слава богу, теперь мы хоть что-то знаем о новом президенте.
В официальном досье – почти ничего: полковник Селим Мохаммед принял ислам несколько лет назад, его настоящее имя неизвестно, поэтому сведений о его прошлом собрать не удалось. Поразительно! Поразительно, как мало удается МИДДСу! Наверно, они рассчитывали выудить информацию из автомобильного приемника.
Зато мне не составило большого труда исчерпывающе проинформировать сэра Хамфри и Бернарда о прошлом Чарли. Очень интересный человек. Страстно увлекался политической экономией. Ни в чем не терпит соперничества.
– Тогда все в порядке, – облегченно вздохнул Бернард.
– Почему «тогда»? – поинтересовался я.
– Мне кажется, Бернард хотел сказать, – пришел ему на помощь сэр Хамфри, – что господин президент должен уметь себя вести, раз он учился в английском университете… пусть даже и в ЛЭШе…
Никак не пойму, намеренно он меня оскорбляет?
– …Да, кстати, господин министр, – продолжил он. – Вы сказали «интересный», надеюсь, не в политическом смысле?
– И в политическом тоже. С Чарли нельзя предугадать, как все обернется. Он из тех, кто входит в турникет последним, а выходит из него первым.
– Нет твердых убеждений? – уточнил сэр Хамфри.
– Конечно, нет! Чарли по-настоящему предан только одному человеку – самому Чарли.
– А-а… понятно. Политик.
Полагаю, это была шутка. Иначе Хамфри никогда бы не позволил себе подобную грубость. Впрочем, иногда он, по-моему, говорит вполне серьезно, хотя и утверждает, что пошутил. На этот раз мне удалось поставить его на место, прибегнув к его же собственной коронной фразе.
– Очень остроумно, Хамфри, – язвительно произнес я. – К тому же, поскольку Чарли пробудет у нас всего два дня, он вряд ли сможет причинить много вреда.
Однако сэра Хамфри мое объяснение почему-то не успокоило.
– Не забудьте, господин министр, – заявил он, – настаивали на его приглашении вы, а не я.
– Извините, Хамфри, мне еще надо поработать с корреспонденцией, – сказал я, изо всех сил стараясь скрыть внезапное раздражение.
– С вашего позволения, господин министр, – не унимался он, – я был бы вам крайне признателен, если бы вы прежде ознакомились со справкой по нашей африканской политике. – Он протянул мне увесистое досье.
– Нет уж, благодарю. Не вижу в этом никакой необходимости, – сказал я.
– Прекрасно, – обрадовался он. – По-моему, было бы крайне досадно, если бы незначительная путаница в африканской терминологии привела к нарушению и без того шаткого баланса сил между, скажем, ФРОЛИНА и ФРЕТИЛИН, вы согласны? – Понимая, что здесь он меня подловил, Хамфри продолжал развивать успех. – Я имею в виду, что если новый президент больше тяготеет к ЗАПУ, чем к ЗАНУ, то КАРЕКОМ и КОРЕПЕР, возможно, потребуют вовлечения ГРАПО, а это неизбежно возродит старую склоку с ЭКОСОС и ЮНИДО, что, в свою очередь, приведет к новой вспышке противоречий между МБРР и ОЭСР… И как в таком случае прикажете поступать ПЕВ?
Единственное, что я понял из его шифровки, – это ПЕВ
– До встречи в поезде, – откланялся он и гордо удалился.
Боюсь, этот раунд он выиграл по всем очкам.
Затем Бернард напомнил мне, что я опаздываю на заседание парламента. Но корреспонденция в корзинке «для входящих», казалось, перешла на самовоспроизводство.
– Ну а это? – беспомощно развел я руками. – Что мне делать с этим?
– Господин министр… – сказал он и выразительно стрельнул глазами на корзину «для исходящих».
Поняв, что иного выхода все равно нет, я поднял всю кипу писем из одной корзины и торжественно переложил ее в другую.
При этом мною овладело странное чувство – вины и облегчения одновременно.
Судя по всему, Бернард одобрил мой поступок. Во всяком случае, он понимающе улыбнулся.
– Верное решение, господин министр… Как говорится, и с плеч долой.
То, что произошло вчера вечером, иначе, как кошмаром, не назовешь.
Кризис! Острейший кризис, который необходимо сегодня же разрешить. И во всем виноват я один. Что делать? – ума не приложу. Боже, помоги мне!
Пишу эти строки в купе ночного экспресса, с ужасом думая о предстоящем.
Но лучше все по порядку.
Сразу после голосования в парламенте Рой отвез меня на вокзал Кингз-кросс. Времени оставалось предостаточно. Я, не торопясь, нашел свой вагон, удобно расположился, заказал проводнику чай с бисквитами и уже начал стаскивать брюки, как кто-то нервно забарабанил в дверь.
– Кто там? – крикнул я.
– Бернард, – послышался голос Бернарда.
Я открыл дверь: действительно – Бернард. От волнения он тяжело дышал и непрестанно вытирал пот с лица. Таким я его еще не видел. Собственно, мне вообще никогда не доводилось видеть в подобном состоянии ни одного государственного служащего. Они всегда так удручающе невозмутимы, так безукоризненно выдержанны, что, как ни странно, ты невольно чувствуешь себя намного уверенней, когда они хоть изредка впадают в панику, как самые обыкновенные люди. Но уж если это вдруг случается, они начинают мельтешить хуже безмозглых цыплят.
Бернард крепко прижимал к груди пачку плотных коричневых конвертов.
– Входите, Бернард, – пригласил я его в купе, – что у вас там стряслось?
– Прочтите, пожалуйста, вот это, господин министр, – трагическим тоном произнес он, тыча мне в грудь одним из конвертов.
Не могу передать вам мое раздражение! Бернард без конца подсовывает мне какие-то бумаги. На сегодня с меня хватит и четырех красных кейсов, рядком выстроившихся на полу.
Я оттолкнул от себя конверт.
– И не подумаю.
– Но вы должны! – Он снова ткнул конвертом мне в грудь. – Дело не терпит отлагательства.
– Вы всегда так говорите, – заметил я, продолжая стаскивать брюки.
Тогда Бернард, тревожно понизив голос, сказал, что в конверте – завтрашняя (уже сегодняшняя, о боже!) речь президента Селима, которую передало нам бурандийское посольство.
Сообщение Бернарда не вызвало у меня ни малейшего интереса. Все они на один манер: счастлив посетить вашу страну, искренне признателен за радушный прием, связи между нашими странами,
