мысли, но ему не хватает уверенности в себе. Его надо время от времени подбадривать.) – Прекрасная мысль!
Идея действительно хоть куда. Неужели я нашел наконец управу на государственных служащих? Министр не может остановить рост их заработной платы, не может повлиять на их продвижение по служебной лестнице, не пишет на них характеристик. Иными словами, министр не обладает, по существу, никакой дисциплинарной властью. Но Бернард прав, тысячу раз прав: я могу лишить их наград! Это просто здорово!
Я искренне поздравил его и, не жалея слов, выразил свою благодарность.
– Да за что же, господин министр, – скромно отозвался он. – Вы сами до этого додумались.
– Нет, Бернард, идея полностью принадлежит вам.
– Нет, вам, – со значением произнес он. – Прошу вас!
Тут я понял его намек и, улыбаясь, кивнул.
А у него на лице мелькнуло беспокойство.
«…Присутствовал в Бейли на великолепном обеде, после которого в непринужденной обстановке за бокалом вина побеседовал с мастером[64] и казначеем. Они серьезно обеспокоены предстоящими бюджетными сокращениями. Сэр Уильям
«Я чувствую, что очень постарел», – сказал мастер, когда я справился о его самочувствии. И, улыбнувшись, добавил: «Я – уже аномалия, которая скоро превратится в анахронизм. Несправедливо, верно? Но мы еще повоюем».
Старик не теряет остроумия!
Гатри и Венебл прежде всего сообщили мне о своем намерении продать запасы «фонсеки» урожая 1927 года (этот великолепный марочный портвейн мы и пили). У них осталось еще две бочки, и, по словам казначея, за них можно выручить хорошие деньги. Я был озадачен: никак не мог уловить, к чему они клонят. (Кстати, превосходная тактика – привести собеседника в недоумение.) Затем они объяснили, что, продав все картины, вино и серебро, они смогли бы полностью выкупить отданные под залог новые здания колледжа.
Они считают (или хотят мне внушить), что Бейли-колледж на грани банкротства.
Постепенно картина прояснилась. Их финансовые страхи вызваны намерением правительства взимать полную плату за обучение с иностранных студентов, процент которых в Бейли традиционно очень высок.
Казначей уверяет, что требовать с иностранных студентов четыре тысячи в год просто бессмысленно: вряд ли кто заплатит.
А он-то где только не побывал! Исколесил всю Америку, «выколачивая» фонды и «продавая» (его собственное определение) идею о бесценности оксфордского образования для обитателей Подунка (штат Индиана) и Седар-Рэпидса (штат Айова).
А конкуренция! Жесточайшая, беспощадная конкуренция! Создается впечатление, будто Африка кишмя кишит британскими профессорами, которые буквально из кожи вон лезут, чтобы прочитать туземцам лекции по социологии. Равно как и Индия. Или Ближний Восток.
Я предложил им сделать то, что мне представлялось очевидным, то есть на освободившиеся места взять англичан.
Однако предложение мое было встречено более чем прохладно. «Не самая удачная шутка, Хамфри», – неодобрительно заметил мастер.
Впрочем, он тут же объяснил мне, почему «своих» студентов следует избегать любой ценой. («Все, кто угодно, только не свои»!)
Дело в том, что за каждого англичанина Бейли получает от казначейства всего 500 фунтов в год.
Таким образом, вместо пятидесяти иностранцев ему придется зачислить четыреста граждан Соединенного Королевства. Соответственно количество студентов возрастет в четыре раза, а соотношение «преподаватель – студент» изменится от одного к десяти до одного к тридцати четырем.
Что ж, тревога мастера и казначея мне понятна. Решение правительства может означать конец цивилизации (как мы ее себе представляем) и почти наверняка конец Бейли (как мы его себе представляем). В нем появятся общежития! Аудитории! Его будет невозможно отличить от Уормвуд-Скрабз[65] или от Сассексского университета [66]!
И изменить это, то есть вернуть все на круги своя, во власти только моего министра – Хэкера, поскольку – как это я сразу не сообразил! – претворять в жизнь решение, принятое министерством образования и науки, надлежит именно нашему министерству.
Надо доказать Хэкеру особое, уникальное значение Бейли, решил я. Почему бы, скажем, не пригласить его сюда на званый обед? Здесь будет легче ему все растолковать.
Я уехал из Оксфорда, окончательно убедившись в необходимости любой ценой добиться признания особого статуса Бейли ввиду исключительной деятельности, проводящейся в его стенах».