изобразить из себя европейцев. Поверьте, я полностью разделяю вашу неприязнь к Европе.
Мой постоянный заместитель верен себе. Все понял наоборот. Пришлось объяснять ему все снова. Терпеливо и спокойно.
– Хамфри, не путайте меня с собой. Я – за Европу. Я только против Брюсселя. Вы же, как я понимаю, против Европы, но за Брюссель.
Он, как всегда, уклонился от прямого ответа, сделав вид, будто не имеет собственного мнения о ЕЭС. Двуличный бюрократ!
– Господин министр, – напыщенно произнес он, – я не «за» и не «против». Я – лишь смиренный сосуд, который министры заполняют плодами своих раздумий. Но вместе с тем хотел бы отметить: учитывая безусловную абсурдность этой «европейской идеи», Брюссель делает все возможное, пытаясь защитить то, что защитить невозможно, и заставить работать то, что в принципе работать не способно.
Я посоветовал Хамфри не пороть чепухи и заметил – хотя я и не сторонник громких фраз, – что европейский идеал остается нашей главной надеждой на преодоление узконациональных интересов.
– Простите, господин министр, но это никакая не громкая фраза, а просто-напросто неточность, – заявил он.
Я терпеливо разъяснил этому «смиренному сосуду», что Европа являет собой сообщество наций, объединенных высокой целью.
Он рассмеялся, и я попросил его поделиться с нами своей веселостью.
Оказывается, его позабавила фраза о единстве Европейского сообщества.
– Господин министр, – сказал он, – попробуйте взглянуть на вещи объективно. Каждая страна ведет игру исключительно в своих интересах. Так было и будет всегда.
Я не согласился и напомнил ему, что мы вступили в ЕЭС с целью крепить международное братство свободных наций.
Хамфри снова рассмеялся. Что за бестактность! Затем он представил нам с Бернардом теорию вопроса в своем понимании. От его речей уши вянут.
Суть его беспардонных разглагольствований сводится вкратце к следующему. Мы вступили в ЕЭС, чтобы прищемить хвост французам, отколов их от немцев, французы – с целью оградить своих малопроизводительных фермеров от более удачливых конкурентов. Немцы ухватились за идею в надежде очиститься от скверны геноцида и вновь заслужить право принадлежать к человеческой расе…
Какой ужасающий цинизм! К сожалению, мне нечего было ему возразить, так как в глубине души я чувствую (хотя об этом неприятно даже думать), что в его словах есть доля истины. Поэтому я лишь сказал:
– Во всяком случае, маленькие страны трудно упрекнуть в эгоистических устремлениях…
– О, да! – подхватил он. – Люксембург состоит в ЕЭС исключительно из тщеславия. Если, конечно, не принимать во внимание поток иностранной валюты в столицу Сообщества.
– А что, лучшего места для столицы не найти.
Мой постоянный заместитель снисходительно улыбнулся.
– Даже при том, что совещания руководящих органов ЕЭС проводятся в Брюсселе, а парламент заседает в Страсбурге? Хорош был бы Лондон в качестве столицы, если бы палату общин перенесли в Суиндон, а Уайтхолл – в Кеттеринг!
– Будь все так плохо, – не сдавался я, – другие страны не стремились бы туда попасть.
– Какие, например?
– Какие? Ну, скажем, Греция.
Сэр Хамфри задумчиво откинулся на спинку стула. Затем, как бы размышляя вслух, сказал:
– Честно говоря, я не вижу большого смысла в том, чтобы принимать греков. Я, как вам известно, очень уважительно отношусь к иностранцам. (У меня аж дух захватило от такого беззастенчивого вранья!) Но что может дать Сообщество грекам? Оливковые горы и рециновые[78] реки? – Он, должно быть, понял, что наговорил лишнего, и начал извиняться: – Простите, господин министр, очевидно, среди греков у вас есть друзья?
Я решил, что с меня довольно, и перевел разговор на реальные проблемы Сообщества.
– Беда Брюсселя не в интернационализме, а в махровом бюрократизме…
Но Хамфри перебил меня:
– Да неужели вы не видите, что бюрократизм Сообщества – прямое следствие интернационализма? Иначе зачем комиссару-англичанину француз-генеральный директор, тому – итальянец-заместитель и так далее, до самого подножия пирамиды?
Мне ничего не оставалось, как согласиться.
– Это же вавилонская башня! – продолжал он. Я снова был вынужден согласиться.
– Да что там башня! Намного хуже – Организация Объединенных Наций!
Пришлось согласиться и в третий раз.
Мы оба вдруг замолчали и посмотрели друг на друга. Ну и до чего же мы договорились? Какие проблемы решили? Что дальше?… Бернард поспешил нам на помощь.
– Э-э… в таком случае… с вашего позволения… очевидно, надо полагать, что вы пришли к соглашению…
– Нет, не пришли! – в унисон возразили мы.
Что верно, то верно!
– Брюссель – это вредитель! – заявил я, намереваясь развить мысль, как бюрократия подрывает процесс сближения государств. – По общему мнению, среднестатистический функционер Общего рынка обладает организационными способностями итальянца, гибкостью немца и скромностью француза. Не говоря уж о богатом воображении бельгийца, щедрости голландца и сообразительности ирландца… А теперь они, видите ли, хотят зарубить наш прекрасный вариант с процессорами, вариант, который полностью отвечает интересам Англии и моим собственным, – заключил я.
– Что, разумеется, одно и то же! – добавил сэр Хамфри.
Я бросил на него неодобрительный взгляд и выразил надежду, что в его словах нет скрытого сарказма. Впрочем, меня его шпильки не трогают.
– Брюссельские бюрократы безнадежны: они не столько запутались в сложностях управления международной организацией, сколько погрязли в непотребной роскоши…
– Простите? – не понял Бернард.
– В непотребной роскоши, – повторил я, садясь на своего конька. – Шампанское и икра… Ящики виски в каждом офисе… «Мерседесы» с кондиционерами, личные самолеты… Каждый функционер ЕЭС хлебает из этой кормушки, а некоторые просто залезли в нее с головой!
Хамфри, как всегда, тут же встал на защиту бюрократов.
– Нельзя же всех стричь под одну гребенку, господин министр, – с осуждением сказал он. – В Брюсселе немало честных и старательных государственных служащих, которым приходится переносить тяготы утомительных командировок и, прямо скажем, утомительных развлечений.
Страшно утомительных! Еще бы – впихивать в себя столько осетрины горячего и холодного копчения и вливать столько шампанского!
– Кроме того, господин министр, вы в данном случае валите с больной головы на здоровую.
О чем это он? Я, кажется, потерял нить разговора. Слава богу, он объяснил:
– Насколько мне известно, об идее централизованной закупки ЭВМ Брюсселю заблаговременно сообщил один из ваших коллег по кабинету. Этим, собственно, и объясняется столь быстрое появление директивы.
Не удивительно, что я потерял нить: он вернулся к начальной теме нашего спора. Запутать собеседника ему ничего не стоит.
Значит, вот оно что. Меня опять предали! Причем мой же коллега по кабинету!
– Корбет? – спросил я, хотя ничуть не сомневался.
Хамфри слегка наклонил голову, как бы подтверждая, что здесь действительно поработал министр торговли и промышленности.
