Заметив, что мой вариант его совершенно не удовлетворил, я посоветовал ему прибегнуть к нашей обычной уловке:
Хамфри тяжело вздохнул.
– Бернард, вы полагаете, я всего этого не знаю?
Естественно, знает, кто бы в этом сомневался. Поэтому-то он сразу же от этого и отказался. Объяснил, что тут кроется опасная ловушка: если ему удастся уклониться от ответа на вопрос о том, санкционировал ли премьер-министр прослушивание телефонных разговоров члена парламента, то вдогонку ему практически неизбежно последует что-нибудь вроде:
Тогда я предложил ему сказать, что ПМ знает обо всем этом больше, чем он.
– Но ведь они сразу же поймут, что я лгу, – возразил Хамфри. Совершенно верно, с этим не поспоришь.
Сейчас мне стыдно в этом признаваться, но в тот момент, искренне желая помочь своему старшему коллеге по государственной службе, я даже предложил секретарю Кабинета просто-напросто отрицать это. Как это сделал Хэкер.
Впрочем, у Хамфри, надо отдать ему должное, мои слова вызвали откровенное возмущение.
– Иначе говоря, Бернард, предлагаете мне
Я пожал плечами.
– Да! Но… доказать это практически невозможно.
Сэр Хамфри, похоже, даже расстроился.
– Значит, правдой является все, в отношении чего нельзя доказать обратного? – Он осуждающе покачал головой. – Вы рассуждаете совсем как политик, Бернард.
Безусловно. И, тем не менее, при этом должен заметить: будь Хамфри
Впрочем, после демонстративно укоризненного взгляда, так сказать.
В этот момент у него на столе неожиданно зазвонил телефон – „Би-би-си“, но не по поводу истории с прослушкой. Оказывается, они хотели взять у старины Хамфри интервью для документальной передачи о структуре правительства на „Радио 3“. Нашли у кого! Но, как ни странно, ему это настолько понравилось, что он, представьте себе, охотно согласился! Теперь настала моя очередь, мягко говоря, изумляться. Глава государственной службы готов дать публичное интервью? Неужели возможно даже
Я счел себя обязанным напомнить ему о возможной опасности подобного шага.
– Они ведь наверняка захотят услышать от вас целый ряд вполне конкретных вещей.
Он слегка усмехнулся.
– Для радио это вполне обычно.
Странный, уклончивый и заведомо неискренний ответ. Кому как не ему знать, что любые публичные интервью, не говоря уж о выступлениях по радио, противоречат всем традициям госслужбы! Ведь можно совершенно случайно оговориться и сказать что-нибудь по настоящему
Но времена меняются, и госслужащие, похоже, перестают скрывать свои слабости. Как подтвердил сам Хамфри,
– Это не для самого себя! – объяснил Хамфри. – У меня нет ни малейшего желания изображать из себя знаменитость. Мне не свойственно низменное тщеславие. Хотя, с другой стороны, так можно стать
Да, но, как меня всегда учили, включая, кстати, его самого, мы, госслужащие,
– По радио лиц не показывают, Бернард.
Откровенно говоря, эта откровенная буффонада начала меня утомлять. Неужели он может поддаться столь банальному искушению и принять участие в публичной дискуссии по радио? Так или иначе, но я счел своим долгом предостеречь его от столь опрометчивого поступка и напомнил:
– Но вы же сами меня учили:
Несколько смутившись, он налил себе бокал хереса
– Может, так было бы намного лучше, – заметил я. Брови Хамфри стремительно взлетели вверх. Нет- нет, дело было совсем не в желании надерзить старшему. Просто сэр Арнольд был в отставке и многого уже не знал. Особенно в отношении текущих событий. Более того, он являлся президентом движения „За свободу информации“, и, значит, способствовать открытости правительства было его прямой задачей… если, конечно, это не противоречило национальным интересам!
Хамфри так и не смог избавиться от своеобразного чувства ревности к Арнольду, поэтому невольно стремился к публичному признанию самого себя и своих заслуг. Хотя ему, наверное, проще было бы умереть, чем сознаться в этом. Его неудачная попытка оправдаться до сих пор звучит у меня в ушах:
– Видите ли, Бернард, что касается лично меня, то,