к отцу. На морде Воина читалась суровость, сменившая вчерашний гнев.
- Итак, что ты можешь сказать про себя, Маттимео?
- Мне очень жаль, - промямлил тот.
- Надеюсь, что так.
- Мне правда жаль, - снова пробормотал Маттимео.
- Кротоначальник сказал, что мне следует выпороть тебя. Как ты считаешь?
- Мне очень, очень стыдно. Это больше не повторится, папа.
Матиас покачал головой и положил лапу на плечо сына.
- Матти, почему ты так ведешь себя? Ты огорчаешь твою мать, огорчаешь меня, расстраиваешь всех наших друзей. Даже своих собственных юных приятелей ты заставляешь печалиться. Почему?
Маттимео стоял, не в силах вымолвить ни слова. Чего они все хотят от него? Он уже попросил прощения, сказал, что ему очень жаль, и он ведь правда никогда больше так не будет. Белка Джесс, его мать, Констанция - все они уже сделали ему суровый выговор. Теперь очередь его отца. Маттимео знал, что стоит ему ступить за порог, как его тотчас приметят, - возможно, тот же аббат Мордальфус, - и это будет означать новую строгую отповедь.
Матиас внимательно посмотрел на сына. Глядя на его печальную мордочку и опущенные усы, он ясно различал тлеющий внутри бунт, затаенную обиду малыша на взрослых.
Повернувшись к стене над очагом, Матиас вынул из ножен висевший там огромный меч. Это был символ его звания Воина Рэдволла. И это была единственная вещь, способная приковать к себе все внимание его сына. Матиас протянул ему оружие.
- Ну-ка, Матти, посмотри, не можешь ли ты уже владеть им?
Мышонок взялся обеими лапами за огромный меч. Он сияющими глазами смотрел на тяжелую, ладно пригнанную черную рукоятку с вправленным в нее красным камнем, на крепкую гарду и чудесный клинок. Он сверкал, как искристая льдина, края его были отточены и остры, словно порыв зимнего вьюжного ветра, и острие колко, как шип чертополоха.
Раз, другой мышонок попытался занести его над головой, и оба раза, шатаясь, не в силах был справиться с его тяжестью.
- Почти уже, отец, я почти уже могу взмахнуть им!
Матиас взял оружие у сына. Он взвесил его на одной лапе, затем вскинул вверх, вращая и кружа его вихрем, так что воздух засвистел, подпевая звону смертоносного, дивного клинка. Он летал вниз и вверх, и по кругу, проходя на волосок от самой головы Маттимео. Лихо вращая им, Матиас отхватил черешок у яблока, не касаясь стола, рассек на ломти каравай и почти что небрежно срезал корку с сыра. Наконец Матиас мощным взмахом меча отдал воинский салют и позволил оружию отдохнуть, опустив трепещущий клинок острием в пол.
Восхищение Воином Рэдволла сияло в глазах его сына. Матиас не смог сдержать легкой улыбки.
- Однажды ты займешь мое место, сын. Ты вырастешь большим и достаточно сильным для того, чтобы меч мог служить тебе, и я научу тебя владеть им как настоящий воин. Но это всего лишь меч, Маттимео. Он не сделает тебя воином просто потому, что ты носишь его. Оружие может попасть в лапы и злых, бесчестных, жестоких и ленивых существ. Настоящий воин добр, честен и великодушен. Его мужество родится в нем самом; он учится побеждать свои собственные страхи и недостатки. Ты понимаешь меня?
Маттимео кивнул. Матиас снова принял суровый вид.
- Ладно, я рад, что ты понял. Я не стану тебя пороть. Я никогда не поднимал на тебя лапу и не собираюсь делать этого нынче. Но все же ты напал на маленького Витча и должен так или иначе поплатиться за это. Сперва я подумал, что не следует давать тебе позволения идти на торжество...
Прежде чем продолжить, Матиас взглянул на потрясенную, полную отчаяния мордочку сына.
- Но я рассудил, что ты сможешь пойти в том случае, если сейчас прямиком отправишься на кухню. Там ты попросишь брата Гуго назначить тебе работы вдвое больше того, что он дал вчера Витчу. Когда закончишь работать у Гуго, пойдешь и предложишь матери помочь в сборе цветов. Помогай ей до тех пор, пока она не решит, что ты можешь быть свободен. Ясно?
Мордочка Маттимео выражала полное отчаяние. Он, сын Воина Рэдволла, будет работать! Никогда прежде его не просили, а тем более не приказывали выполнять в аббатстве какие-либо работы. Мышонок всегда считал себя наследником меча и обязанностей своего отца. Он был твердо убежден, что такое положение ставит его выше всякой чистки кастрюль и сбора маргариток. Даже Констанция понимала это. Она приговорила Витча к тяжелым работам, но и она не осмелилась заставить будущего Защитника пачкать лапы в каких-то повседневных домашних делах. К тому же Витч, наверное, уже отработал свою повинность. Теперь он будет стоять и злорадствовать при виде своего врага, приговоренного выполнять двойную работу и даже больше.
Матиас смотрел на мордочку сына. Настало время испытания. Поведет ли он себя как маленькое испорченное создание, вконец избалованное обитателями аббатства, или проявит характер?
Мышонок с трудом сглотнул и кивнул головой.
- Я сделаю так, как ты сказал, папа.
Матиас сердечно потрепал его по спине,
- Ты у меня хороший парень. Послушание - вот главная черта того, кто готовится стать воином. А теперь иди!
Утренний свет лился в высокое окно, высвечивая его фигурный бледно-розовый отпечаток на известняковом полу Большого Зала, когда Маттимео проходил через него по дороге на кухню. Он почувствовал, как ворсинки меха на его плечах закололо легким ознобом, как бывало всегда, если кто-то смотрел на него сзади. Медленно обернувшись, он остановился перед западной стеной. Здесь никого не было. Зал был пуст, если не считать старого гобелена с изображением Мартина Воителя. У Маттимео уже не раз возникало такое ощущение. когда он бывал здесь один и оказывался рядом с этим огромным тканым портретом. Он подошел ближе и встал перед чудесным изображением одетой в воинские доспехи мыши. Мартин Воитель казался громадным и могучим. Он легко держал в правой лапе знаменитый меч, и улыбка играла на его благородной морде, а позади него фигурки спасающихся бегством врагов разлетались в страхе, словно хотели соскочить прочь с картины. Глаза мышонка светились восторгом. Он разговаривал с Мартином, даже не подозревая, что его отец делал то же самое, когда был молод.
- Я чувствую, что ты смотришь на меня, Мартин. Я как раз иду выполнять свою повинность на кухню, но ты, вероятно, знаешь об этом. Я вовсе не хотел ослушаться родителей или причинить им боль. Ты ведь понимаешь это, правда? Мне пришлось подраться с Витчем, потому что он задел имя моего отца. Он-то думал, что я его побоюсь, но я сын воина, и я не мог позволить ему оскорблять мою семью. Если бы мой отец знал всю правду, он не стал бы меня наказывать. Но, знаешь, ведь он мой отец. Я не могу прямо сказать ему, что к чему. Ты - совсем другое дело, Мартин. Ты понимаешь, что я чувствую.
Маттимео переступил с лапы на лапу на каменном полу перед вечно неподвижным изображением Мартина.
- Вообще-то, ты иногда совсем как мой отец. Видишь, мне очень стыдно, я постараюсь стать лучше. Я обещаю больше не драться, не огорчать и не причинять беспокойства моим родителям.
Он повернулся и угрюмо поплелся на кухню, бормоча на ходу:
- Жаль, что сейчас нет какой-нибудь другой Великой Войны, тогда бы я им показал. Ух! Тогда бы они радовались тому, что молодые мыши умеют драться. И меня бы не заслали скрести сковородки. Может быть, они бы даже наградили меня медалью или чем-то в этом роде.
Казалось, улыбка воина на гобелене стала мягче, пока его неподвижный взор провожал маленькую, скромно одетую фигурку мышонка, спускавшегося по ступеням Пещерного Зала.
Брат Гуго был абсолютным властителем и правителем обширных кухонь Рэдволла. Он был самой тучной мышью в аббатстве и носил белый фартук поверх своей рясы. В хвосте Гуго всегда был зажат лист щавеля, которым он энергично обмахивался, освежая себя, потирал им обожженную лапу или прикладывал его козырьком ко лбу, когда заглядывал в бурлящие, полные пара котлы. Маттимео стоял рядом в ожидании поручений, пока Гуго проверял свои списки, отдавая распоряжения команде помощников.
- М-м-м, дайте взглянуть, вот шесть больших пирогов с малиной. Нам нужно еще четыре. Брат Осока, сними скорее эту кастрюлю со сливками с огня, пока она не выкипела. Добавь толченого мускатного ореха и
