западной цивилизации.
* * *
Солнце уже жгло нещадно. Еще немного и, поднявшись в зенит, оно растечется по небу раскаленной ртутью, убивающей своим жаром все живое.
Стоило остановить машину, как к телу сразу же прилип изнуряющий зной. Черная «баранка» уазика моментально впитала жар, и его горячие иголки принялись покалывать ладони.
Максимов на секунду замер, уставившись на дымку пыли, оседающую на перегретый капот «уазика». На душе камнем лежало предчувствие чего-то безысходного и необратимого, словно под лопатку вошел шальной осколок: хлоп — и все в прошлом, а что впереди, черт его знает, но точно — ничего хорошего. На гнет усталости списать было нельзя, Максимов уже научился их отличать. Сейчас было именно оно — чувство сжимающегося кольца, не продохнуть, не вырваться.
Максимов покосился на сидевшего рядом майора Трофимова, для всей группы — просто Батя. Судя по мрачному виду, мысли у Бати были те же.
— Не раньше и не позже, — проворчал Трофимов вслух.
— Бать, прорвемся, — попробовал подбодрить его Максимов.
— Жопу бы при этом не порвать, — вяло и явно не в его адрес огрызнулся Трофимов.
По периметру площади стояли грузовики. Немецкие «ЭФки» и советкий «шестьдесят шестые». Установленные на крыше кабин пулеметы стволами смотрели вверх по перекресткам. Над крышей двухэтажного здания вяло трепыхался выцветший ангольский флаг. Из распахнутых дверей, когда-то выкрашенных голубой краской, доносились возбужденные визгливые голоса. Из здания то и дело показывались люди с ящиками, грохали их в кузов и с сонмы видом отправлялись за новым грузом. От спешной погрузки, отрывистым истеричным выкрикам, взбитой пыли все вокруг наполнилось предгрозовой тяжестью.
В администрации спорили, на улице, залитой солнечной патокой, безразлично ждали, когда власть начнет командовать. Взвод «афан»* в полном составе залег в тени, как стая бродячих собак на солнцепеке. Негры в сонном полуобмороке, с легким недоумением поглядывали на двух белых, жарящихся в своем открытом «уазике».
Со всех сторон, как тараканы на корку хлеба, к машине потянулись чернявый дети. Одеты кто во что, многие вообще голые. Дети тоже, похоже, почувствовали грозящие перемены. Раньше бы налетели и облепили, как слепни быка, сейчас подходили с опаской, настороженно сверкая черными глазами.
— Ю, уан бырр!* — выкрикнул самый крепкий, к которому липли бесенята помельче.
— Батя, с нас мзду требуют, — перевел Максимов
——————-
Трофимов достал из нагрудного кармана несколько местных медяков, прицельно бросил под ноги тому, в ком опознал вожака оборванцев.
Монетки не успели упасть в пыль. Ловким, обезьяним движением мальчишка подхватил их на лету. Стая только шмыгнула носами от такой сноровки вожака.
— Беспризорщина, мать твою, за машину отвечаешь лично! — командным голосом изрек Трофимов.
Эфиопские пацаны, естественно, слов не поняли, на это он и не рассчитывал, но интонацию ловили, как бродячие собаки. Были случаи, когда некоторые из «русских специалистов» из жадности или по слабоумию пренебрегли местными обычаями, за что были жестоко наказаны. Машины не угоняли, нет, воровать целиком — это возмутительное преступление. А вот за пять минут разобрать по винтику, оставив лишь скелет кузова, — это святое. Пацаны не хулиганили, а кормили семьи, как могли. Тут только идиот, видя местную нищету, стал бы возмущаться.
Трофимов цыкнул зубом, что означало крайнюю степень раздражения. Потянул за ремень автомат, лежавший под ногами. Вороненая сталь от поездки в открытом «уазике» успела раскалиться до предела, даже деревянные накладки на цевье пропитались солнцем и неприятно покусывали пальцы.
«Уроды, блин», — проворчал Трофимов. Это он адресовал спецам из ВПК, державших свое изделие только в момент сдачи его госкомиссии. А как он жжет пальцы в сибирский мороз или здесь, под африканским солнцем, их, похоже, не волновало.
Трофимов рывком выбросил себя из уазика. Потопал ногами, выбивая образовавшуюся во время поездки немоту в суставах.
— Ладно, Юнкер, бди, изображай из себя, тьфу, блин, геолога. Я скоро.
Максимов только кивнул в ответ. Батя был явно на грани закипания, как радиатор их «уазика».
Голопузые черти уже облепили «уазик» со всех сторон. Вожак с хозяйским видом прицеливался на освободившееся сиденье.
Трофимов смазал его ладонью по курчавой голове и пошел к дому, на котором красовалась выцветшая вывеска «Совгеологоразведка». Контора, судя по названию, ко всему прочему еще и разведкой занималась.
— Держись! — скомандовал Максимов, отпуская ручной тормоз.
Клацнула передача, машина плавно покатила в косую тень дома. Малышня завизжала от восторга. Вожак впрыгнул на командирское сиденье, одарил Максимова белозубой улыбкой.
Тени едва хватило, чтобы накрыть «уазик», Максимов прикинул, что если Батя задержится дольше получаса, жариться им на сиденьях, как на раскаленных сковородках.
Вытащил из-за сиденья свой автомат, выбрался из машины. Как Батя, потопал ногами, восстанавливая кровоток. Кисло улыбнулся в ответ на незатухающие улыбки черномазой малышни. Не хотелось думать, что ждет этих мальков через несколько недель. А может, даже дней. Война уже змеей вползла в их городишко.
На крыльце под навесом не так ощущалось пекло. Максимов присел на ступеньки, смахнул с лица солнцезащитные очки. Марево сразу же плеснуло в глаза.
В этом мареве, как сквозь плохо протертое стекло, он увидел Марию.
Тонкая фигурка девушки, казалось, вынырнула из расплавленного воздуха. Вылинявший до белизны комбинезон, перетянутый в талии офицерским ремнем, красный берет «афан» заправлен под погон. Автомат, такой же, как у Максимова, короткорылый АКМСУ, висел на правом бедре удобно и правильно, чуть потяни ладонь вверх, и пальцы сами найдут предохранитель и спусковой крючок.
Волосы пострижены «горшком» и заплетены в косички, как принято у ахмарских женщин.
— Ты? — сипло выдохнул Максимов.
В горле вдруг сделалось сухо от двойного действия неожиданности и невероятной красоты Марии. Привыкнуть к красоте женщин Эфиопии невозможно. Любая пастушка здесь легко затмит Мисс Мира.
Мария радостно улыбнулась.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он.
Мария кивнула на дверь за его спиной.
— Часовой у особого объекта. — по-русски сказала она, забавно пропевая гласные. — Правильно? — Еще шире улыбнулась.
