* - база французского иностранного легиона в Джибути.
Трофимов усмехнулся.
Ни одна разведка не любит перебежчиков, чужих презирает, своих всеми силами сживает со свету. Дело даже не в возмездии за предательство, просто неотвратимость смерти предателя служит лучшим воспитательным средством. На тайной войне счет особый, измена одного может повлечь гибель тысячи. Причем, подлость в том и состоит, что сам ты в своем провале можешь быть полностью не виноват. Просто так карты легли.
Живешь себе под надежной легендой где-нибудь в Аргентине, шпионишь аккуратно для родной конторы, вдруг тебя хватают ни за что, ни про что и вешают за ребро на крюк в пыточной камере военной тюрьмы. И пока ты болтаешься в подвешенном состоянии в ожидании, когда прибудут добрые дяди из ЦРУ и заберут тебя для последующей работы у местных контрразведчиков, которым, по сути на тебя глубоко наплевать, о многом успеешь подумать, скрипя зубами.
Только в голову не придет, что где-то в тихой Вене скурвился какой-то капитанишка из резидентуры и сдал тот мизер, что знал. Но и этих крох информации хватило, чтобы сложить мозаику и вычислить тебя раньше, чем Центр отработает провал. Одна отрада — уверенность в том, что гниде осталось жить ровно столько, сколько ему отпустил не Господь, а всемогущий Центр. И год может пройти и десять лет, но доберутся до него люди с горячими сердцами, холодными головами и чистыми руками. Этими-то руками и свернут цыплячью шею предателю.
И если со «всяких штатских», принудительно завербованных иностранцев, спрос не велик, могут и слабинку дать, сбегав в родную контрразведку, то с советского офицера спрос особый. Расстрельная статья без всяких вариантов.
В далеком от Африки Афганистане случилось то, что не редкость на войне. Два офицера попали в плен. Аллах им судья, но сподобились они принять ислам и перейти на сторону моджахедов. Надо думать, что воевали добросовестно, если новые хозяева их не сдали и на предлагаемый обмен не купились. Родина, захлебнувшись от праведного гнева, вынесла заочный расстрельный приговор.
Трупный ветер войны бродит своими тропками, и несет судьбы человеческие, как перекати- поле. Радикальный ислам проказой стал расползаться по миру, добрался он и до Эфиопии. Конфликт провинции Эритрея с режимом Магадишо носил межэтнический характер, густо окрашенный в кумачовый цвет марксизма. Фронт национального освобождения Эритреи искренне считал, что захвативший власть полковник Менгисту Хайре Мириам не верно понимает фундаментальные положения учения Маркса- Энгельса. Чем туже затягивался узел конфликта, тем явственнее проступал исламский фактор. Марксисты Эритреи черпали поддержку только у соплеменников ахмаров, а братьям-мусульманам протянули руку единоверцы. Джихад, как известно, дело не только святое, но и прибыльное. Исламские отряды стали играть первую скрипку сопротивлении режиму, опираясь на военную и материальную помощь единоверцев со всего арабского мира.
В рамках «братской помощи» нежданно-негаданно вынырнули в Эфиопии два бывших офицера-афганца, теперь уже инструкторами Аль-Кайды.
А вот этого ни родина, ни Центр стерпеть не могли. В резидентуру в Могадишо пришел приказ «обнаружить и уничтожить». Везунчику обещали Красную Звезду без вопросов.
Проблема была в том, что один «бывший русский» безвылазно сидел на базе в Сомали, за что заслужил позывной «Трутень». И достать его можно было только десантом на базу моджахедов. Второй выступал в роли «играющего тренера», не только готовил, но и лично выводил отряды в первый рейд по тылам правительственных войск. Действовал, как когда-то его учили: точно, скрытно и беспощадно. Ловушки и засады обходил, словно носом чуял. От погонь отрывался качественно, ни разу не подставившись. От обратного окрестили «Слепнем».
— Завалить «Слепня» — это такой «дембельский аккорд», о котором можно только мечтать, — Трофимов чуть ли не облизнулся. — Это же «Слепень»!
Ляжко вдруг взорвался.
— А по мне хоть комар ростом со слона, вот с таким хоботом! — Он хлопнул ребром ладони по сгибу локтя, изобразив размеры комариного хобота. — Кому, в жопу, теперь твой «Слепень» уперся?
Трофимов хищно прищурился.
— Тогда я не понял, к чему был вопрос?
— Обстановку я тебе довожу! В ноль-двадцать перехватили радиообмен из квадрата с Камп ле Мунье*. По почерку — «Слепень». Получается, это он, сука, колону на объект выводит, а сам где-то поблизости затаился.
— Там боевое охранение есть?
— Да какое там охранение, полторы калеки, — отмахнулся Ляшко. — «Слепень» со своим мясниками их в пять секунд распотрошит.
— Это еще бабушка надвое сказала, — возразил Трофимов. — «Слепень» — не дурак, и осторожный, как лиса. Он сам не сунется, будет колону ждать. Да и в чем проблема? Туда лету-то пара часов. Жара спадет, к семнадцати по нолям будем на месте. Если связисты сопли жевать не будут, за час управимся.
Ляшко насупился и отвел взгляд.
Трофимов, почувствовав неладное, цыкнул зубом.
— Так… Еще одна вводная?
Ляжко хлопнул ртом от возмущения.
— Да ты, майор, тут совсем от жары тюкнулся?! Думаешь, нам там больше заняться нечем? Развел тут, понимаешь, «Зарницу»! Слушай приказ: все операции прекратить, группе срочно — «три топора». Так у вас это называется?
Трофимов осел в кресло.
Кодовый позывной «три семерки» — «срочный отход на базу» зубоскалы давно расшифровали как «три топора» в память о дешевом портвейне «три семерки», с которого для многих началась алкогольная биография. Расшифровка точно соответствовала тому, что происходило первые дни на базе. Только того самого, тухло-сладкого портвешка не было. Глушили себя, чем бог пошлет.
Ляшко почему-то решил, что надо играть в начальство дальше. Отпив чай, продолжил разнос:
— То, что вблизи от объекта появился «Слепень», многое проясняет. Получается, это он, сучара, навел. Где тут ХХХХХ? — Он притянул к себе карту.
Трофимов, не вставая, ткнул пальцем в серое пятнышко на пересечении двух дорог.
— Та-ак. Сколько ходу до объекта?
— Смотря, на чем: пехом или на броне?
— Батальонная колона, за сколько дойдет? — раздраженно уточнил Ляшко.
— Понятно. Самое время пятки смазывать и портянки перематывать.
Ляшко криво усмехнулся.
— Отбросить этот табор нет никакой возможности. Да и необходимости нет. Вчера Москва провела тестирование системы связи. Слава богу, все пашет. Нам спасибо, можно играть «три топора».
Радости в голосе у Ляшко не было никакой. Наоборот, скользнули странные дребезжащие нотки.
Секретность начинается с разделения информации по уровням, в результате каждый получает ее толику, как выражаются в армии, « в части, его касаемой».
Считается, что полнотой информации обладает только тот, кто находится на вершине
