Ленин вновь настиг Аллилуева.
— Устали, Сергей Яковлевич?
— Нет. Ноги, слава богу, еще носят.
— Но почему же так плетемся?
— Рано прийти, Владимир Ильич, тоже нет резону. Чего мыкаться на станции?
— Не запоздать бы!
— Все, Владимир Ильич, будет как в аптеке. Вот у фонаря сверимся с часами.
Войдя в круг света, отбрасываемого укрепленной на столбе электролампочкой, Сергей Яковлевич достал объемистую серебряную луковицу, откинул крышку, взглянул, улыбнулся:
— Идем по расписанию.
Ленин, однако, вытащил на свет из-под долгополого пальто пристегнутые почти невидимой тоненькой цепью к жилетному кармашку свои плоские вороненой стали часы, что служили ему и в Швейцарии, проверил показания циферблата, запустил глаза в раскрытую аллилуевскую луковицу. И все-таки подхлестнул:
— Так чего же мы стоим? Пошли, пошли.
Уже на ходу Сергей Яковлевич произнес:
— Мои столбишки. Мы здесь ставили проводку в тысяча девятьсот десятом… Хотел показать вам на Сампсониевском мой районный пункт, где прожил четыре года, но засомневался — неконспиративно.
— Да, это было бы неосторожно. — Ступая в ногу с Аллилуевыми, Ленин спросил: — А что же представлял собой ваш районный пункт?
Поощряемый нотками живого интереса, Сергей Яковлевич охотно вдался в описания, объяснил, прибегая к профессиональным словечкам, устройство приборной доски и предохранительных выключающих аппаратов. А Ленин все дознавался: и что такое фаза, и как действует реле, и почему иной раз не срабатывают предохранители.
Жилка привязанности к своему делу, некая страсть самородка-мастера сквозила в ответах Аллилуева. Помогая себе худощавыми пальцами, он старался наглядно изложить, в чем же состояла недостаточность, примитивность защитных конструкций прошлых лет.
— Теперь, Владимир Ильич, не то. За войну мы сменили аппаратуру. Новая свое исполняет.
— Что же именно?
— Во-первых, моментально автоматически выключает больной участок. Во-вторых, только этот участок, не нарушая питания энергией большинства потребителей. Но сейчас мы помышляем уже и о другом. Это будет штука стоящая.
— Ну, ну… О чем же помышляете?
— О такой аппаратуре, которая сама знает, что можно делать и чего нельзя. В Германии это уже вводится. Скажем, ежели дежурный по рассеянности или сдуру пожелал бы сделать неправильное включение, то автоматическая система ему в этом откажет. Она исполняет только верные приказы.
Неожиданно Ленин рассмеялся;
— Ловко! Исполняет только верное! Наклонившись к спутнику, шепнул: Эх, нужна была бы нам такая вещь для управления будущим нашим государством. Хотя бы на первых порах примитивная и недостаточная! — Другим тоном спросил: — А каковы обязанности дежурного по станции?
Сергей Яковлевич опять пустился в разъяснения. Так они и шли, занятые разговором, по пустынным ночным набережным изогнутой Невки. Даже если бы кто-либо уловил их голоса, смог бы лишь отметить: идут, беседуют о специальности, что рождена электростанциями.
— Да, без души тут нечего и браться, — сказал Ленин. — Вчуже вам архи-позавидуешь.
— Как раз вы с вашим характером превосходно бы управились. Аккуратист. Ничего на веру не берете. Свой глаз — алмаз.
— А что? Если бы не обручился со своим… гм, гм… занятием, пошел бы, ей-богу, по электрической стезе. Захватывающая, черт возьми, профессия. Взрывающая прежний обиход, прежнюю технику. А то ли еще будет, когда… Впрочем, молчок… Так какие же у вас на станции назрели дальнейшие нововведения?
Снова Сергей Яковлевич говорил, Владимир Ильич слушал, вставляя беглые вопросы.
Впереди над невидимыми крышами проступило бледное пятно, расплывчатый блик огней Приморского вокзальчика, еще не угомонившегося, не отправившего ночной дачный поезд, что захватывал из города поздних воскресных гуляк. Постепенно отсветы становились явственней. Беседа прервалась. Путники опять расположились гуськом, потянулись за Аллилуевым, незаметные среди усилившегося здесь движения. Вот, опережая проводника, мелькнул неслышной легкой тенью Коба. Он уже побывал тут днем, заранее осмотрел условленное место встречи под тремя свешивающимися к Невке ивами, несколько поодаль от вокзала. В этой точке должен был ждать уезжавших рабочий-оружейник Сестрорецкого завода Емельянов, кому предстояло у себя в Разливе дать новое убежище скрывавшимся. Сейчас из густой темени поникших ив негромко прозвучал меченный неискоренимым акцентом голос Кобы:
— Сергей, сюда!
Минуту спустя Ленин уже пожимал словно затверделую большую руку крупнотелого слесаря- сборщика, некогда служившего унтер-офицером в артиллерии, куда отбирали силачей. Во тьме было смутно различимо рассейски круглоносое, усатое лицо оружейника, приходившегося ровесником Владимиру Ильичу. Емельянов уже купил билеты, раздал Зиновьеву и Ленину. Предложил провести Ленина к поезду кружным путем меж товарными составами, в обход освещенного дощатого перрона, где шла толчея посадки.
— Что ж, двинулись, — проговорил Ленин.
Маленькие, монгольского рисунка глаза, выдавая волнение, поблескивали под козырьком кепки. Сергей Яковлевич обнял его за плечи.
— Владимир Ильич, разрешите вас поцеловать.
— Нет, нет… Это будет… гм, гм… неконспиративно. Давайте, друг мой, пятерню!
Потом Ильич вновь обратился к Емельянову;
— Ну-с, батенька, вперед! Показывайте дорогу.
Вскоре обоих поглотила мгла. Зиновьев, сопровождаемый чуть отдалившимися Аллилуевым и Кобой, зашагал напрямик к перрону. Обогнул явно нетрезвого господина, направлявшегося враскачку к поданному составу, миновал две женские фигуры в светлых длинных нарядах и растворился в путанице тьмы и огней. Затем в одном из окон последнего вагона возникла его клетчатая пестрая кепка. На миг показавшись, успокоительно кивнув — все-де благополучно, — он канул в неясную вагонную глубь.
Сипло проревел паровозный гудок, возвещая отправление. В этот миг, откуда ни возьмись, Ленин энергично проскочил к последнему вагону, рывком взбросил себя на площадку.
В раскрытой двери уплывающего тамбура еще несколько мгновений виднелась его коренастая фигура в длиннополом пальто. Знакомо упрямым оставался наклон головы, о которой, как знает читатель, когда-то было сказано; этот череп имеет намерение пробить стены.
Сергей Яковлевич сжал локоть Кобы. Оба смотрели на удаляющийся красный фонарик хвостового вагона.
— Не отдали Старика! — произнес Сталин. И, будто ничто не могло его растрогать, повторил собственную шутку: — Самим нужен.
45
С тех пор унеслось почти полтора месяца.
В комнате Кобы сидят стриженный под машинку Серго (он снял свою всегда точно бы взбитую, приметнейшую шевелюру, чтобы не навлекать на себя внимания, когда ездил в Разлив к Ленину) и разрумянившийся, возбужденный встречей Кауров в студенческой тужурке. Сталин мерно ходит, попыхивая короткой гнутой трубкой. Кауров рассказывает про иркутские дела.
Его прерывает легкий стук в дверь. Коба откликается, как бы понукая:
— Ну!
