Старик покачал головой
- Куда торопишься? На тот свет? Не видишь, море какое? Зима.
- Помоги, батоно. На ту сторону надо, вот так.
Для того чтобы показать как - Хабеишвили типично русских жестом провел рукой по горлу.
- Нет... Не повезу. Погода видишь разгулялась. Утопнем. Завтра приходи, посмотрим, что к чему...
- Сегодня надо. Сто.
- Сто... Ты, дорогой жизнью рискнуть хочешь. Ладно своей - так и моей.
- Сколько?
Старик встал, подошел к двери, выглянул наружу. Заметил н, конечно и машины.
- Сколько вас будет?
- Человек двадцать...
- Тогда Ракету из загона выгонять... На малом не уйдем, не поместимся все...
- Сколько?
Старик хлопнул дверью, отсекая лютующую на улице непогоду.
- Пятьсот.
Сумма потрясла даже ко многому привычного Хабеишвили.
- Побойся бога...
- Не надо про бога - вдруг грубо ответил старик - нет у тебя бога! И у меня его - нет. Не говори того, чего у тебя нет. Ты сначала всю республику обирал, ты и тот кто с тобой приехал. Когда обирали - себя не обижали! А теперь - за кордон свалить по дешевке хотите? Не выйдет. Пятьсот - пока я не передумал...
Хабеишвили не знал - будут ли у них такие деньги. Но и отказаться - не мог. Других путей просто не было.
- Золотом возьмешь? - спросил он
- И бриллиантами тоже - усмехнулся старик - Гиви! Гиви!
На зов явился черноусый, румяный молодец, что-то дожевывающий.
- Что, дядя Гурам?
- Выводи Ракету. Сейчас же. Возьми... ноль-пятьдесят первую, у нее движок перебрали. И быстрее, быстрее, что стоишь как столб?!
- Ки, батоно Гурам!
Гиви убежал
- А не пожалеешь? - спросил Хабеишвили? - земля, она круглая.
- Не пожалею, дорогой, не пожалею... Будь ты в силе, дорогой - ты бы не бежал... Иди деньги, собирай. Или что там у тебя...
Ветер усилился, дождя почти не было - так, морось, но на фоне промозглого ветра она пробирала буквально до костей. Запахнувшись в хлипкий, из тонкой ткани плащ, Хабеишвили пробежал обратно к одиноко стоящим у пирса машинам, сунулся в согретый автомобильной печкой салон.
- Пятьсот... Совсем охренел, дэда шено...
- Пятьсот... - невесело усмехнулся Шеварднадзе - с меня бы большой***** стряс, если бы увидел. Совсем обнаглели люди...
- Может, зря сорвались?
- Нет, не зря... В этой стране не может быть чего-то наполовину. Либо так - либо так. Мы маятник в одну сторону качнули - а сейчас он в другую полетел. Не уедем - раздавит он нас...
- Думаешь? Ну, посадят...
- Посадят... Не посадят, батоно. Эти - уже показали, как играют. С кровью. Миша говорил - не надо, не надо... Одумаются люди поймут что иного выхода нет. Вот - поняли. Не уедем - нас на площади распнут...
Еще несколько Волг, белых и черных, в основном - новых, 3102, министерских, подлетели к пирсу, когда уже темнело. Зима, темнеет рано, а погода такая - что в это время уже и видно мало что. Тем не менее - батоно Эдуард увидел машины еще тогда, когда они проносились мимо знаменитого Сухумского драмтеатра. Шли на полной скорости, на головной - мигалка, ГАИшная. В свое время он за это Мжаванадзе клеймил - то никуда без машины с мигалкой не выезжал, хоть и по должности окна ему полагалась.. а сейчас - вот оно как.
Машины затормозили у пирса, начали выходить какие-то люди, мрачные, смурные, из машин выгружали баулы. Батоно Эдуард подошел к жене, которую вывели из машины под руку, недомогалось ей...
- Горбачев погиб - коротко сказал он
Нанули Цагарейшвили-Шеварднадзе, верная соратница и супруга вот уже не один десяток лет, занимающаяся журналистикой ахнула, поднесла руки ко рту.
- Бежать надо. Убьют.
- Я знала... - сдавленно сказала она - я знала, чем кончится...
На батоно Эдуарда внезапно накатил гнев - знала она - но пока еще член Политбюро сдержался, на жене он никогда не срывал злобу. Подошел к дяде Нико, своему дальнему родственнику занимающемуся делами семьи - сейчас он руководил выгрузкой вещей на залитую водой пристань, покрикивал чтобы не ставили в лужи. У вещей стоял молодой милиционер, в форме и с автоматом наперевес.
- Горбачева убили...
- Знаю... сказал дядя Нико, сухощавый, высокий, крепкий, пожилой кавказец - из Москвы звонили уже. Неладное дело. Обойдется может? Здесь - все свои.
- Не обойдется. Эти - не судят. Эти - сразу приговор выносят. Решай - хочешь, с нами поезжай. Хочешь - оставайся. Дела ты знаешь...
Дядя Нико пожал плечами
- Я здесь родился - здесь и помру, с земли своей не сойду. А ты, Эдуард... поступай как знаешь. Бог тебе судья.
- Убьют.
- Я человек старый. Пожил. Да и нелегко меня... убить.
- Смотри... Сколько привез?
- Что было. Все - знают уже.
Шеварднадзе скрипнул зубами. Основная часть его состояния было вложена в банки в Швейцарии и на Багамах - вклады делали структуры, близкие к Госдепартаменту США. Но все равно - сознание того, что все деловые Тбилиси уже знают, и денег не дали - понятно почему, раз человек убегает, значит сила уже не за ним и платить ему не надо - наполнили душу мутной, тупой злобой.
- Ш...шакалы. Сколько в бумаге?
- Не знаю... много...
- Сколько?
- Ну... триста с копейками наберется...
- Доставай. И доллары доставай...
Сходни шатались под ногами, мутная, серая вода колыхалась под мокрыми досками сходен, бессильно билась о склизкий, ноздреватый бетон пирса. По настроению - как покойника хоронят. Почти все были в черном, не прощались - молча переходили на подрабатывающую на холостых у пирса Ракету, передавали тюки, детей. Никто не плакал... как эвакуация, только непонятно кто враг и где он.
Внутри - запах, сидения из кожзама затхлость и постоянная, непрекращающаяся качка. Ракета эта ходила по черному морю до Сочи, катался на ней народ разный, в основном - некультурный. Во многих местах - на сидениях ножами вырезаны ругательства.
