странную лодку, которая показалась выше по течению ручья:
— Вы только поглядите! Никогда не видала здесь ничего подобного! Погоди-ка. Да ведь я, кажется, знаю этого, который стоит у руля! Пойдем, Джидди, надо сообщить Тунгро… Да уж, плохие новости.
Они быстро пошли по берегу к лагерю. Джидди, как любой ребенок, приставал к матери с расспросами:
— Та выдра в лодке… Я тоже ее заметил. Кто это? И почему ты говоришь, что это плохая новость для Тунгро? Он ее знает?
— Знает ли он ее! Ха! Еще бы ему не знать. Это же Фолгрим, его родной брат! Я уж думала, мы больше не увидим этого сумасшедшего.
— Сумасшедшего? А почему он сумасшедший? Что он такого сделал?
— Ну, он охотился за хищниками, а потом, когда ловил их, то… то он… то он их… Да не важно, что он делал! Не отставай и смотри не урони сеть!
День выдался пасмурный, но иногда солнце все же проглядывало сквозь бело-серые облака, которые шаловливый ветерок гнал на юго-восток. «Жимолость» на малой скорости шла к берегу, где уже столпились выдры.
Тримп стояла рядом с Фолгримом и внимательно на него смотрела:
— Боже мой, Фол, они все собрались встречать тебя! Смотри, вон и твой брат Тунгро!
Чаггер спустился с мачты прямо на плечо своего друга Фолгрима:
— Эй, Фол, а почему они не приветствуют тебя, не кричат и не машут лапами? У них у всех мордочки вытянулись.
Фолгрим усадил бельчонка поудобнее:
— У них нет причин особенно радоваться мне, приятель. Мое племя меня опасается. Я долго был им обузой и не приносил ничего, кроме неприятностей.
Чаггер заворчал:
— Гурр! Никакая ты не «обуза», ты мой друг! Да я им хвосты поотрываю!
Фолгрим наклонился, осторожно спуская Чаггера с плеча:
— Лучше посиди пока тут. И веди себя хорошо. Я сам справлюсь.
Выдры расступались перед Фолгримом, все опасались оказаться рядом с ним. Один лишь Тунгро, не колеблясь, вышел к нему навстречу. Крепко сжав лапы Фолгрима, он радостно улыбнулся своему покрытому шрамами брату:
— Добро пожаловать домой, брат! Давай, веди сюда своего маленького друга и всех остальных зови. Вам надо отдохнуть и поесть.
Нора представляла собой длинную пещеру, старую и очень уютную, полную красивой резной мебели. Племя Тунгро славилось искусной резьбой по дереву. Они были прекрасные плотники и гордились своим мастерством. Большинство все еще относилось к Фолгриму настороженно, так что он держался команды «Жимолости». Все расселись у огня на резных лавках и с удовольствием пообедали горячим супом из кореньев и креветок, хлебом и салатом из трав.
Мартина и Гонффа посадили за высокий отполированный стол вместе с Тунгро. Он разливал им черничное вино и настойку шалфея, а повара подавали еду.
— Ты и твои друзья сотворили настоящее чудо с моим братом. Он уже не тот дикий зверь, которым был. Спасибо вам.
Воитель отхлебнул вина.
— Я тут ни при чем. Это Тримп и маленькому Чаггеру мы обязаны переменам в Фолгриме.
Повернувшись к Гонффу, Тунгро спросил:
— Что ты так пристально смотришь на меня, Мышеплут?
Невозмутимый Гонфф пожал плечами:
— Чем дольше я смотрю на тебя, тем больше ты мне кое-кого напоминаешь. Мартин, ведь правда, Тунгро удивительно похож на Командора?
— Да, дружище, теперь, когда ты это сказал, я тоже вижу: очень похож!
Тунгро оживился, услышав это имя:
— Командор? По возрасту он годится мне в отцы, верно?
Гонфф стукнул лапой по столу:
— Я так и знал, что вы с ним родня!
Тунгро задумался, потом начал рассказывать:
— У моей бабушки было трое сыновей. Они родились в один день: Баргуд, мой отец, Ривервайт и Вортхорн. Ривервайт был такой же, как мой брат Фолгрим, воин, беспощадный к врагам. Его тоже считали сумасшедшим за то, что он так любил драться. Он покинул родную нору и пошел бродить по свету. Говорят, враги в бою отрубили ему хвост. А выдра без хвоста — все равно что рыба без воды. Ривервайт поселился в лесу, научился маскироваться, он так и называл себя «Маска». Какие-то странники рассказали моему отцу, что его брата убили, а кто, когда и где, — мы так и не узнали. Второй брат, Вортхорн, был самым крупным и сильным из троих. Он ушел из дому еще подростком, потому что не мог больше подчиняться воле отца. Вортхорн был настоящий вожак, поэтому никто и не называл его по имени, а только Командор. Это титул, который у выдр дается вождям. И вот он ушел, чтобы основать свое собственное племя. И с тех пор о нем ничего не слышали. Мой отец, Баргуд, бывало, говорил, что я — вылитый его пропавший брат, Командор, а Фолгрим — вылитый Ривервайт, второй его брат. Мартин наклонился и накрыл своей лапой лапу сидящего напротив Тунгро:
— Ты хотел бы встретиться со своим дядей Вортхорном?
Тунгро задумался, потом кивнул:
— Да, конечно, я столько слышал о нем. Но он ушел из дому задолго до того, как я родился, и я его никогда не видел. Вы думаете, это возможно?
— Конечно, дружище. Отправляйся вместе с нами в Рэдволл. Там ты и познакомишься с дядей.
Несколько дней спустя на берегу ручья разъяренная жена Лог-а-Лога Фурмо укрощала свою ораву. Она крепко держала в лапах извивающегося старшего сынка:
— А ну не вертись, маленький червяк! Я тебе покажу валяться в грязи, негодная ты землеройка!
Она размахнулась и шлепнула еще одного отпрыска по хвосту мокрой тряпкой:
— Убери-ка лапы от булочек, или я тебе хвост оторву и положу его в пирог! А ну прочь отсюда!
Тут на берег высыпали четыре крошечные выдрочки и запищали:
— Мама! Мама! Там папа приплыл на большой лодке с парусом!
Жимолость изловчилась и поймала одну из дочек:
— Посмотри, как ты извозила в грязи платьице! А ведь утром оно было чистое! Ступай попроси бабушку дать тебе другое, да не из тех, что сушатся на скале, те еще не высохли. Значит, великий путешественник Лог-а-Лог соизволил наконец приплыть домой.
С реки уже раздавался глубокий густой голос Фурмо:
— Жимолость, драгоценная моя! Я вернулся! Звездочка моя ясная! Росинка моя!
Жимолость взглянула на реку и увидела Фурмо: он выглядел настоящим героем на носу лодки, готовой пристать к берегу. Скрутив жгутом полотенце, которым она оттирала мордочку сына, Жимолость повесила его на ухо ребенку, как на крючок, и разразилась пламенной речью:
— «Я вернусь в конце лета, моя дорогая! Первый осенний туман не успеет опуститься на траву! О, краса лесов, жемчужина моего сердца!» Это ты называешь концом лета, ты, несчастный увалень в шкуре землеройки!
Гонфф уже бежал на берег, а за ним две землеройки с подарками: скамеечка, сработанная лучшими мастерами-выдрами, яркие браслеты и ожерелья, изготовленные ежами. Он тут же указал супруге Фурмо на название лодки, написанное на борту, и запечатлел галантный поцелуй на покрытой мыльной пеной лапке Жимолости:
— О прекраснейшая из жен, ваш супруг привез вам издалека эти дары. Они прибыли сюда на борту судна, носящего ваше прелестное имя. День и ночь он только и делал что тосковал о вас.
Жимолость тут же растаяла. Кокетливо прищурившись, она игриво толкнула Гонффа, отчего тот
