самые циничные предложения в формы, принятые этикетом. Девушка, написавшая письмо, утверждала, что ее мировоззрение сложилось под влиянием поэзии Байрона, и задавала ему прямой вопрос:
«Если женщина, чья репутация всегда была незапятнанной и за которой не следит ни опекун, ни муж, отдастся на вашу милость, если с бьющимся сердцем признается в любви, которую испытывает уже много лет, сможете ли вы предать ее или останетесь безмолвны как могила?»
После второго письма ей удалось добиться согласия «быть принятой наедине и с чрезвычайной секретностью». Девушке не было еще и восемнадцати лет. У нее была внешность южанки, а неприметное лицо скрашивали молодость и острый ум, сверкавший в ее карих глазах. Девушку звали Мэри Джейн Клермонт. Друзья и родственники называли ее Джейн, чтобы отличить от сводной сестры Мэри Годвин, но сама она предпочитала имя Клара или Клер.
Она обладала смелыми взглядами на любовь, брак и права женщин. Их она впитала в доме философа Уильяма Годвина, который женился на ее матери после смерти своей первой жены, Мэри Уоллстонкрафт, автора работы «Защита прав женщин». В 1814 году Клер сопровождала Перси Шелли и Мэри Годвин во время их побега, когда их путь лежал через Францию и Швейцарию. В Англии она жила с ними, пользуясь щедростью Шелли. Привязанность Клер к Шелли вызывала ревность Мэри, несмотря на ее свободолюбивые идеи, и заставляла ее мечтать о разрыве этого треугольника. Возможно, Клер хотела доказать Мэри, что она тоже может привлечь известного поэта, даже более известного, чем Шелли, что и вынудило ее посетить самого знаменитого светского льва Лондона в его апартаментах, а также то, что этот апостол свободы и художник бурных страстей уже давно был ее кумиром.
Байрон выслушал ее историю, однако Клер не была ослепительной красавицей, и ему в то время досаждали другие неприятности. Она думала заинтересовать его рассказом о своей любви к театру, но в ответ он направил ее к Киннэрду. Она написала «половину романа» и хотела узнать его мнение. Клер пыталась завоевать симпатии Байрона, негативно отзываясь об институте брака, причине теперешнего горя лорда: «Я не могу бороться с искушением, проходя мимо, бросить в него камень». Удача улыбнулась ей, когда она похвасталась своим знакомством с Годвин и блестящим Шелли, который в 1813 году прислал Байрону экземпляр своей «Королевы Маб».
Девушка оказалась занимательнее многих писательниц, осаждавших Байрона. Кроме того, в нем были прирожденные доброта и мягкость, которые почувствовала и Клер. Как-то он сказал леди Мельбурн: «Я мог бы полюбить что угодно на земле, если бы это нечто пожелало моей любви». Он знал, что с Клер будут проблемы, но скоро собирался уезжать из Англии. Клер воспользовалась возможностью. Вскоре она уже заходила к нему так часто, как он позволял. А когда Байрон не мог увидеться с ней, то предложил ей с Шелли свою ложу в театре, но она написала, что Шелли не выносит театр.
Другие дела требовали внимания Байрона. Вскоре после подписания предварительного согласия на развод он посвятил жене стихи, в которых излил все свое сожаление и обиду:
Байрон отослал копию этого стихотворения Аннабелле, но ответом ему было душераздирающее молчание. Затем она без всякого объяснения прислала ему письма, подтверждающие, что Байрон всегда говорил о ней только хорошее, и этим привела его в ярость. Гнев нашел выход в «Зарисовке из частной жизни», направленной против миссис Клермонт, которая, по его мнению, больше всех влияла на его жену и являлась причиной ее безжалостного поведения. Это было самое горькое стихотворение Байрона:
Меррей, которого Байрон опрометчиво попросил напечатать пятьдесят экземпляров для друзей, показал оба стихотворения Каролине Лэм, которая, по всей видимости, вела двойную игру. Услышав о разрыве с женой, она написала Байрону письмо с предложением лгать его супруге, чтобы та не узнала о его страшных грехах того, что знала только Каролина: «…нет ничего даже самого гнусного, что бы я не сделала ради тебя. Пожалуйста, не верь тем, кто говорит, что она все знает. Будь тверд, будь непреклонен… Что бы ни случилось, настаивай на встрече с ней, и у нее не хватит мужества предать тебя, а если хватит, значит, она сам дьявол…»
Когда Байрон, подозревая, что именно Каролина распространяла слухи, не ответил ей, она решила отомстить, объединившись с другой стороной. Она послала несколько писем леди Байрон, намекая на страшные тайны, известные только ей, и умоляя о встрече: «Я расскажу вам нечто такое, что, как только вы упомянете перед ним об этом, он задрожит от ужаса…» Каролина воспользовалась слухом о том, что Байрон собирается отнять ребенка. «Только вы одна из всех людей, близких с ним, будете знать тайну, открыть которую вас может заставить лишь отчаяние».
Хотя леди Байрон не доверяла Каролине и презирала ее, но все же поддалась на эту уловку, потому что именно таким способом хотела воздействовать на своего супруга, оказавшегося глухим к обычным предупреждениям. Встреча произошла 27 марта в доме миссис Джордж Лэм, и Аннабелла начала сдержанный разговор с Каролиной. Та выглядела чрезвычайно взволнованной. Она предоставила Аннабелле судить о своих поступках. Она дала «торжественное обещание не раскрывать этих тайн, ее удерживали лишь его заверения не повторять подобных ужасных преступлений». Эти слова были рассчитаны на несгибаемые принципы леди Байрон, поскольку Каролине не терпелось раскрыть ей тайну, о которой она уже поведала Меррею и, возможно, другим. Аннабелла с легкостью нашла этому разумное объяснение: «Я сказала, что она нарушает свое обещание потому, что он нарушил свое, и что теперь она может все исправить, поведав мне о страшной тайне, если она и в самом деле таковой является, чтобы помочь мне сохранить моего ребенка. По моему мнению, ни на земле, ни на небе не будет ей прощения, если она останется безучастной». Естественно, ни Каролина, ни Аннабелла не знали точно, действительно ли Байрон нарушил свое предполагаемое обещание, а последняя еще не подозревала о том, в каких преступлениях его обвиняют.
Наконец Каролина призналась: «С того времени, как миссис Л. в 1813 году приехала на Беннет-стрит, лорд Байрон рассказывал мне о преступной связи между ними», сначала намеками, а потом совершенно открыто, даже хвастаясь, как легко досталась ему победа. Каролина поведала, что Байрон рассказывал ей о еще «более страшных преступлениях»: «…он признался, что с юности был подвержен противоестественному влечению и что Раштон был одним из тех, кого он совратил… Он также упомянул имена еще трех товарищей по школе».
Аннабелла отправила доктору Лашингтону отчет о разговоре с Каролиной. «К. Л. не верила, что Байрон в Англии предавался этим порокам, хотя давал себе волю в Турции. Эти поступки так ужасали его, что он несколько раз, вспоминая о них, бледнел и чуть не терял сознание».
Теперь у Аннабеллы было оправдание своему непреклонному поведению. Она написала доктору Лашингтону: «Итогом моего утреннего разговора явилось то, что я изменила свое мнение относительно первого и второго пунктов своего обвинения: вместо предположений у меня появилась абсолютная уверенность». Ей было приятно услышать от адвоката сердечное поздравление с «вашим избавлением от дальнейшей необходимости общения с этим источником порока». Аннабелла знала, что, если удастся
