греков-фанариотов, которые были господарями (греческими правителями под властью турок) в Валахии и Молдавии, посты, обеспечившие им титул князя. Годы юности он посвятил изучению восточных языков и, по словам Миллингена, был «прекрасным греческим ученым, говорил и писал по-французски как уроженец Франции и сносно владел английским и итальянским».
Как бы то ни было, Байрон положился на помощь Маврокордатоса и властей Западной Греции. Хотя он по-прежнему не желал примыкать ни к одной из политических партий, он вскоре убедился, что здесь обстоятельства располагали к более активным действиям, чем в любом другом уголке Греции.
Четыре или пять тысяч солдат из разных провинций последовали за своими «капитанами» в Миссолонги, где по приезде Маврокордатоса собирались на встречи и были готовы к военным действиям. Маврокордатос надеялся на захват оставшихся турецких крепостей на северном и южном побережье Коринфского залива. Захват Лепанто (обычное греческое название – Наупактос. –
Сначала Байрон с жаром занялся этими приготовлениями, особенно когда Маврокордатос, увидев его энтузиазм и желание создать армию из числа сулиотов, предложил ему повести войска к Лепанто. 13-го Байрон сказал Хэнкоку, что собирается на целый год нанять сулиотов. После смерти Марко Боцариса в августе его оставшаяся армия присоединилась к грекам в Миссолонги, помогая оборонять город. Байрон согласился обеспечивать армию из пятисот человек, а правительство – еще сто человек под командованием Байрона. Дух патриотизма, охвативший весь город, коснулся и Байрона. Его мечта о боевой славе наконец- то стала реальностью. Миллинген писал: «Его дом был полон солдат, гостиная напоминала военный арсенал, а не жилище поэта. Стены были увешаны мечами, пистолетами, турецкими саблями, ружьями, кортиками, винтовками, байонетами, шлемами, короткоствольными ружьями и трубами… Атаки, внезапные нападения, осады, засады, битвы были единственными темами бесед Байрона с различными «капитанами».
Жалкий заболоченный городишко и убогий дом не смутили Байрона. Присутствие солдат в грязных мундирах с серебряной мишурой амуниции напоминало ему о счастливейших годах юности, проведенных в Греции. Он прежде был в Миссолонги почти в то же время года, когда вместе с Хобхаусом путешествовал по Греции в 1809 году. Он узнавал крохотные домишки, сгрудившиеся на плоском мысе с нездоровым воздухом, который тянулся из болот материка в мелкую лагуну.
В трех милях от берега лагуна отделена от сверкающих вод залива узкой полосой песка и грязи, протянувшейся от скал Скрофес почти до подножия отвесной и затянутой облаками горы Варассова (древняя Халкида. –
Во время прилива или дождей земля вокруг дома превращалась в трясину, и к нему можно было добраться только на лодке. Единственным утешением был южный вид на воды залива за лагуной. К счастью, Байрон мог видеть залив из окна второго этажа. В ясный день он видел горы Морен и иногда смутные очертания Ионических островов.
Полковник Стэнхоуп поселился на первом этаже, где Капсали также сдавал комнаты. В распоряжение Байрона был предоставлен весь второй этаж, включающий спальню и гостиную с видом на лагуну, и две или три комнаты для слуг. Мебели было очень мало. По турецкому обычаю Байрон сидел на подушке, положенной на нечто вроде матраца. Гамба занимал дом в другой части города.
Здесь не было холодных зимних дождей, и Байрон легко приспособился к суровой жизни, которую, не жалуясь, принимал, когда молодым человеком впервые путешествовал по Греции. Все необходимые удобства были предоставлены внимательным слугой Флетчером, который все еще ворчал из-за нехватки привычного английского комфорта, но был неизменно верен и готов услужить хозяину, и Титой, всегда помогавшим в нужную минуту. Черный слуга, взятый у Трелони, оказался прекрасным поваром и кучером, а красивый греческий юноша Лукас в одежде пажа был постоянно рядом с Байроном.
Но Байрону недоставало времени думать об удобствах. Прежде всего надо было заниматься формированием артиллерийского полка, который можно было послать на захват Лепанто. Для этого бы подошли иностранные офицеры: немцы, англичане, швейцарцы, шведы. Но самые большие надежды возлагались на Уильяма Пэрри, которого в любую минуту ожидали на корабле «Анна» с людьми и материалами для производства пороховых ракет Конгрива и других современных орудий. В дополнение к прочим расходам Байрон охотно пожертвовал 100 фунтов на поддержку артиллерийских войск и, чтобы доставить удовольствие Стэнхоупу, хотя не был уверен в пользе этой затеи, пятьдесят фунтов на печатный станок, переданный Стэнхоупом доктору Дж. Дж. Майеру, такому же бюрократичному швейцарцу, как сам Стэнхоуп.
Первый номер «Эллинской хроники» («ELLHNIKA CRONIKA») вышел в свет 14 января (2 января по греческому календарю. –
В середине января Байрон был сильнее раздражен неумением и расточительностью графа Гамбы, чем странностями полковника Стэнхоупа. Пьетро неразумно заказал материал стоимостью 500 долларов, что превосходило затраты Байрона на красную и непромокаемую ткань. Больше всего его рассердило то, что это произошло в то время, когда он пытался экономно вести хозяйство, несмотря на требования, связанные с захватом Лепанто.
Бедный Пьетро был неизменен: горячий, верный Байрону и испытывающий тоску по дому. После приезда в Миссолонги он написал Терезе, что Байрона там приняли как «ангела-спасителя». Кроме страха потратить лишние деньги, Байрона занимали и более возвышенные цели. Он мечтал потратить все состояние на дело, которому посвятил жизнь. Теперь он мог рассчитывать на деньги от продажи поместья в Ланкастере, Рочдейла, которое, по словам Кин-нэрда, было продано после долгих лет судебной тяжбы Джеймсу Дирдену за 11 225 фунтов.
Из вестей, приходивших из Морей, было ясно, что правительство благосклонно относится к созданию армии. Законодательные и исполнительные власти слали Байрону письма, в которых объявляли его благодетелем нации и извинялись за междоусобные войны. Они выражали надежду, что с помощью Англии он окажет им всяческую поддержку, и просили его одолжить еще 20 000 долларов в дополнение к 30 000 на освобождение Кандии (Крита). Однако у Байрона было и без того много дел в Миссолонги. Он предпочитал тратить деньги и время на стоящее дело, чем заниматься рутиной, что и предоставил Гамбе и Стэнхоупу.
Атмосфера в Миссолонги была предгрозовой. Жители начали роптать на солдат. Единственной надеждой было сообщение о том, что Пэрри наконец прибыл на Корфу и готовился к приезду в Миссолонги. Оставалось надеяться, что поход на Лепанто произойдет раньше, чем между солдатами и местными жителями начнутся стычки.
В ночь на 18 января Байрон и его спутники услышали на улице громкие выстрелы мушкетов – частое происшествие, поскольку греки привыкли тратить порох по поводу и без повода. Но на этот раз случилось нечто серьезное. Житель города пожаловался, что в его отсутствие дом заняли сулиоты. Пока он рассказывал свою историю доктору Майеру, рядом появился сулиот и застрелил грека. Маврокордатосу удалось заставить военные власти найти виновника, но в городе начались беспорядки.
В дополнение к этому в заливе вновь появился турецкий флот, а пять кораблей, которые должны были охранять Миссолонги, снялись с якоря и обратились в бегство. Байрон пришел в страшное раздражение из-за беспорядков в городе и отступления греческого флота, потому что теперь прибытие Пэрри с людьми и запасами для артиллерийских войск было отягощено опасностями. Утром 21-го числа уже десять турецких военных кораблей появились перед Миссолонги. Город был полностью осажден.
