Джордана, поняла, что ошиблась. Она — все та же вчерашняя женщина, влюбленная в мужчину, который избегает долгих связей.
— Мам! — Кевин за руку волок ее на кухню. — Мам, у Джордана такой классный мотоцикл! Называется «Харлей-Хулиган». Ты видела, какой он классный?
— «Харлей-Хулиган»? — повторила она, взглянув на Джордана и тут же отведя глаза. — Милый мотоцикл, Кевин.
— Милый? — возмущенно воскликнул Кевин. — Мама, не называй такую крутую штуку милой!
Мальчик был так искренне возмущен, что Ханна рассмеялась, но тут же поморщилась от боли в голове, что не ускользнуло от внимания Джордана.
— У меня есть идея, — сказал он Кевину. — Давай отвезем твою маму в какое-нибудь тихое место выпить чашку кофе.
— Кофе, — с отвращением произнес Кевин. — Тьфу. Может лучше еще молочный коктейль?
Эстер откашлялась.
— Мне пора ехать в закусочную, Кевин. Может, присоединишься?
— Класс, — сказал Кевин. — Ладно, мам?
Эстер подмигнула Ханне, уводя Кевина.
— Надеюсь, мы едем не на «Хулигане»? — поинтересовалась Ханна.
Джордан молча отвел ее к пикапу Джона. Он получил искреннее удовольствие, проведя утро с Кевином. Рано или поздно она ему скажет: «Ты — отец Кевина».
Ханна не спросила, куда они едут. Достаточно было, что ее увозят от стука молотков и свежий ветер дует в открытое окно. Ей уже становилось лучше. Из головы у нее не шли слова Эстер: «Но ты хоть сказала, что любишь его?» Вот уж чего не хотят услышать мужчины вроде Джордана. Стоит прозвучать этим словам, и он растает в воздухе, как дым, вместе со своим «Харлеем-Хулиганом». И она никогда больше не почувствует его объятий. От этой грустной перспективы Ханна вздохнула.
— Плохо? — спросил Джордан.
— Сейчас мне уже не хочется умереть, если ты об этом.
— Кофе тебе поможет, — улыбнулся Джордан. — А также тишина и покой.
Тишина — может быть, думала Ханна, но покоя ее сердцу не видать еще долго.
Джордан остановился у автозакусочной, заказал два кофе с датским рулетом и направил машину к реке. Там, на поросшем травой берегу, нашелся стол и вдосталь тени.
— Прошу, — сказал Джордан. — Доктор прописал чашку кофе и свежий воздух.
Он помог ей выйти из кабины и усадил за стол. Поблизости не было никого, кроме пожилого мужчины, медленно и с усилием нагибавшегося за полевыми цветами для букета. Ханна пригубила кофе, закрыла глаза и подставила голову легкому ветерку с реки.
Несколько минут они сидели молча.
— Жена Джейка, Лора, беременна, — негромко сообщил Джордан. — Ребенка ждут к Рождеству.
Ханна открыла глаза. Он смотрел на реку, и было в его глазах беспокойство, заставившее Ханну подумать о скором прощании.
— Джейк, наверно, счастлив.
— Да. Никогда раньше не видел его таким... довольным. Джейку на роду было написано жениться, а с Лорой ему просто повезло.
— «Что для одного хлеб насущный, то для другого — отрава», — процитировала Ханна.
— Я никогда не чувствовал в себе способности осесть с одной женщиной, — спокойно пояснил Джордан. — Думаю, это просто не для меня. Три недели, от силы месяц, и меня тянет дальше.
Ханна сглотнула. Ее месяц был уже на исходе.
— Неужели ты действительно хочешь этого? — спросил Джордан. — Провести жизнь с одним мужчиной, наблюдая, как он постепенно толстеет, теряет волосы и слух? Я никогда не понимал, что романтичного в скуке и однообразии брака.
— Брак — это гораздо больше, — возразила Ханна, сама удивляясь своей страсти. —Для тебя брак что-то вроде одежды, из которой выросли братья. Она поношена и несет ненавистную тебе печать бедности. Но брак дает единственное богатство, которым стоит дорожить. Вечной молодости не бывает, но супруг сохраняет прекрасный образ подруги в своем сердце. Они видели друг друга в лучшие и худшие минуты и остались вместе, потому что нужны друг другу.
— Почему же ты не вышла замуж, Ханна? — мягко спросил он.
— Наверное, еще не... нашла того, чего хочу, — проговорила она, едва не поперхнувшись застрявшими в горле словами правды.
— А чего ты хочешь?
— День добрый, — поздоровался старик с букетом. — Денек-то и вправду прекрасный.
— Это точно, — согласился Джордан. — А для кого фиалки?
— Для жены, — ответил старик, разгибаясь. — Она перенесла операцию и еще не ходит как следует. А мы всегда приезжали сюда на пикник весной и осенью. Она у меня помешана на цветах. Дома столько горшков, что похоже на зимний сад. Она так расстраивалась, что не увидит весенние фиалки. — Он хмыкнул. — От этого букетика она будет совершенно счастлива.
Поболтав еще минут пять, старик поковылял дальше.
— Ты уже в состоянии съесть что-нибудь? — спросил Джордан, помолчав, и при- двинул рулет.
— Спасибо. Мне гораздо лучше после кофе.
Когда они наконец собрались уходить, Ханна оглянулась на старика. В душе ее шевельнулось нечто вроде зависти.
— Джордан! — сказала Ханна, задерживая его. Она кивнула в сторону старика. — Вот чего я хочу. Кого-то, кто сделает для меня то же, когда я состарюсь.
Он взглянул на старика, медленно покачал головой и направился к пикапу.
Ханна с тяжелым сердцем последовала за ним.
В понедельник утром в Сент-Луисе шел дождь, и погода была под стать настроению проснувшейся Ханны. Она отправила Кевина в школу и занялась домашними делами — в этот день у нее была вторая смена. Однако уже сейчас Ханна мечтала о том, как в половине девятого вечера закроет библиотеку.
Она все еще не оправилась после выходных. Джесси, летняя практикантка, встретила ее у стола регистрации.
— Твой заходил, — выдохнула она, вытаращив голубые глазищи. Джесси училась в колледже и разрывалась между библиотечным делом и театром. По мнению Ханны, ее место было на театральном факультете.
— Мой кто? — спросила Ханна, кладя сумочку.
— Твой мужчина.
Ханна насторожилась.
— Высокий, темноволосый. Хороший итальянский костюм. Туфли, по-моему, тоже итальянские.
— Джесси, — сказала Ханна, — ты не думала заняться дизайном одежды вместо театра?
— Слушай, это гениально! — воскликнула Джесси, просияв еще больше, если это было возможно. — Можно пойти в костюмеры, чтобы объединить театр и одежду.
— Хорошая идея. Он что-нибудь говорил?
— Кто?
Ханна вздохнула.
— Высокий брюнет в итальянском костюме.
— А-а, твой. Нет. Но оставил тебе вот это. — Джесси покопалась в ящике, где хранились штрафные квитанции за просрочку книг, и достала сложенную записку. — Спорю, живот у него шестеренкой.
— Чем?
— Шестеренкой. Когда мышцы живота хорошо развиты, видны шесть штук.
Ханна вдруг почувствовала себя иностранкой в мире молодости. Она уже не понимала их жаргон. Сунув записку в карман синих брюк, она дождалась, пока Джесси увезет тележку с книгами к стеллажам. Потом проскользнула в офис и, затаив дыхание, прочитала записку.
