рассеянным видом смотрел на Верити. Он был похож скорее на знатока, разглядывающего предмет искусства, чем на отца, любовно глядящего на своего ребенка. Сьюзан понятия не имела, сколько времени он уже вот так сидит.
– Доброе утро, Сьюзан. Как вы себя чувствуете?
Прежде чем ответить на вопрос, Сьюзан оценила свое состояние. Живот болел так, будто в него всю ночь метали ножи, спина затекла от долгого лежания, ноги онемели и теперь с трудом двигались, очень хотелось пить, и болела голова.
– Хорошо, – ответила она, настороженно и без улыбки. И добавила недовольным тоном: – Я чувствовала бы себя еще лучше, если бы кто-нибудь принес мне телефон.
Мистер Сароцини указал на столик рядом с кроватью. На нем стоял телефон, подключенный к телефонной розетке.
– Мы убрали его для вашей собственной безопасности, – доброжелательно сказал он.
– Что вы имеете в виду?
– Может быть, это и хорошо, что вы не помните. Вчера ваше поведение было – как бы получше выразиться – немного неровным.
– Что значит «неровным»?
Мистер Сароцини поднял руку в знак того, что тема закрыта.
– Как сегодня Верити?
Сьюзан удивленно спросила:
– Откуда вы… знаете ее имя?
– Это хорошее имя. Оно ей очень подходит.
– Откуда вы его узнали? – снова спросила она, на этот раз настойчивее.
Он вскинул брови.
– Скажем так: я просто слишком хорошо вас знаю, Сьюзан.
Сьюзан покачала головой:
– Нет. Вы меня совсем не знаете. – Она бросила беспокойный взгляд на Верити.
Малышка мирно спала.
Мистер Сароцини продолжал улыбаться.
– Я очень горжусь вами. Вы станете очень хорошей матерью. Я всегда знал, что так и будет.
– Что здесь происходило ночью? – холодно спросила она. – Хотелось бы знать, кто были все эти люди и что они здесь делали. Зачем они приходили ко мне в палату? И кто играл на флейте?
Мистер Сароцини сцепил пальцы и посмотрел на Верити. В его глазах мелькнуло странное отстраненное выражение.
– Это была небольшая церемония благословения в честь младенца.
– Церемония благословения? – пораженно повторила Сьюзан.
Мистер Сароцини медленно повернулся к ней:
– Милая Сьюзан, вам еще столько нужно узнать. Вы представления не имеете – сколько.
Сьюзан ответила ему ледяным взглядом:
– Мистер Сароцини, Верити – моя дочь. Я ее мать, и вам пора начать прислушиваться к тому, что я говорю. Если вы еще раз захотите среди ночи привести ко мне в палату своих друзей – мне все равно зачем, – то спросите сначала меня, хорошо?
Мистер Сароцини перевел взгляд на Верити, затем снова на Сьюзан:
– Сьюзан, я в курсе, что вы изучали законодательство по суррогатному материнству и обращались к адвокатам за консультацией. Но вам не нужно ничего опасаться. – Он снова улыбнулся. – Поверьте мне, это так. Я просто хотел убедиться, что вы любите ребенка так, как если бы он был зачат вами естественным путем. И я убедился в этом.
Он знал? Он знал, что она ходила к адвокату? Откуда? Джон рассказал?
Ну конечно, Джон рассказал. Джон во всем виноват. Джон ему рассказал.
– Я… не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – ответила она.
– Я думаю, что мы с вами сможем договориться – вот что я имею в виду. Мы уже заключили с вами одну сделку и сможем заключить еще одну – чтобы вы смогли оставить ребенка.
Она с удивлением и недоверием посмотрела в это аристократическое лицо, попутно отметив, что зачесанные назад волосы с проседью хорошо сочетаются с прекрасно сшитым костюмом.
– Я… смогу… оставить… Верити? Вы не заберете ее? Вы оставите ее мне?
– Сьюзан, место ребенка – рядом с матерью.
– А как же ваша жена?
Мистер Сароцини пропустил вопрос мимо ушей.
– Скажите мне, как сильно вы любите Верити?
Она издала нервный смешок.
– Я… я не знаю. Как это измеришь? Я люблю ее всем сердцем.
– «Si parva licet componere magnis», – сказал мистер Сароцини. – «Если бы возможно было малое измерить великим». Вергилий. – Он бросил на Верити ласковый взгляд, в котором, однако, по-прежнему присутствовала некая отстраненность. – А ваш муж? Как он к этому отнесется?
Сьюзан с подозрением посмотрела на него. О чем же они с Джоном все-таки договорились?
– Я уверена, что когда Джон увидит Верити… – Она поколебалась.
Мистер Сароцини сказал:
– Если что-либо можно вообразить, оно существует.
Она настороженно нахмурилась, затем чуть насмешливо спросила:
– Значит, если я представлю, что Джон любит Верити, он будет любить ее? Так, что ли?
– Совершенно верно.
Сьюзан вдруг поняла, что к чему. Ну конечно.
– Во время нашей первой встречи в Лондоне вы говорили нам, как вы с женой хотите ребенка, но не можете его завести из-за операции, перенесенной вашей женой. Вы хотели мальчика? Сына? Наследника? Поэтому вам не нужна Верити?
Возникла долгая пауза. Сьюзан вперила взгляд в лицо мистера Сароцини, но там, где ожидала увидеть двоедушие, нашла лишь печаль.
– Видите ли, – сказал он наконец. – Когда мы впервые встретились, мне пришлось прибегнуть к маленькой лжи во спасение. – Он снова замолчал. – У меня нет жены. И никогда не было.
Его слова повисли в воздухе. Разум Сьюзан долгое время отказывался их воспринимать. Она слышала, как они вновь и вновь возвращаются незатихающим эхом. Черты лица банкира отвердели, будто он старался оградить себя от собственных чувств. Глаза стали двумя колодцами печали.
– Никогда не было? – повторила она. – У вас… у вас… нет жены?
Несмотря на потрясение, ей стало жалко мистера Сароцини, но вместе с жалостью к ней пришло понимание того, что она обманута. И пришла злость. И растерянность.
– Это, по-вашему, маленькая ложь во спасение? – сказала она.
Мистер Сароцини, казалось, старел прямо на глазах. Он ссутулился, беспомощно сцепил руки, на лбу углубились морщины. Его голос больше не принадлежал крупному банкиру – всемогущему властелину современного мира. Он принадлежал одинокому старику.
– Это нелегко объяснить. Здесь, пожалуй, несколькими минутами не обойдешься.
– Я в растерянности. Я не понимаю, чего вы хотите. Что вообще происходит?
– Попробую объяснить. Видите ли, я являюсь последним представителем очень старого рода. Он уходит корнями в двадцать пятое тысячелетие до Рождества Иисуса Христа, Великого обманщика. Мой долг состоит в том, чтобы передать эстафетную палочку. Я не могу стать тем, на ком этот род прервется. Я не допущу этого. Только не сейчас, не в этой точке на временной оси истории. – Он посмотрел на Верити. – Только не сейчас, когда воплотилась наша величайшая мечта.
– Что за эстафетная палочка? И что за мечта?
Он помолчал секунду, затем сказал:
– Моя вера.
У Сьюзан встали дыбом волоски на шее. Ей вспомнились слова Фергюса. Разве это возможно?
