– Да! Именно это мне и пришло в голову. Слышишь, Малыш? Ты меня будто пальцем гладил.
Малыш слышал.
– Ты разговариваешь с ним. Это очень хорошо, – сказала Кейт.
– Я знаю. Мне Майлз Ванроу говорил. И еще он сказал, чтобы я давала ему слушать музыку.
– Я ставила музыку всем моим детям.
– Я тоже начала. Малышу нравится Моцарт. Он предпочитает его року.
– Понимающий ребенок, – сказала Кейт.
– Да уж.
Кейт вышла, и Сьюзан опять погладила себя по животу.
– Слышал, Малыш? Ты понимающий ребенок.
Малыш легонько пихнул ее.
– Да, ты прав. Ты самый понимающий ребенок из всех.
Зажужжал звонок внутренней связи. Это был администратор, сообщивший Сьюзан, что к ней пришли.
Сьюзан ответила, что сейчас спустится, и зевнула. Она бы предпочла поспать, вместо того чтобы идти обедать с тем, кто ждал ее внизу, но ей нужно было задать этому человеку один вопрос. Усилием воли заставив себя подняться, она сказала:
– Малыш, тебе оказана большая честь. Ты приглашен на обед с очень известным ученым. Как тебе это нравится?
Малыш никак не отозвался.
– Понятно. На тебя не производят никакого впечатления известные люди. Это впечатляет. Я уверена, ты высоко взлетишь, когда вырастешь.
Очень известный ученый, одетый в твидовый пиджак и плотную хлопчатобумажную рубашку с открытым воротом, сидел напротив нее. После того как летом он безуспешно попытался поцеловать ее на набережной, между ними возникла напряженность, граничащая с холодностью, и Сьюзан не могла разобраться, потому ли, что она дала ему такой резкий отпор, или из-за того, что она продолжала вырезать целые куски из его еще не до конца переписанной рукописи.
Сегодня, однако, он был более расслаблен и похож на себя прежнего. Она сказала ему, что рукопись наконец обрела форму и что, по правде говоря, результат даже превосходит ее ожидания.
Затем, собравшись с духом, она сообщила, что после Рождества у него будет новый редактор.
– Почему? – спросил Фергюс, затем посмотрел на нее. – О, черт! Как же я сразу не понял. Это отвращение к кофе, сигаретному дыму, алкоголю – ты же беременна, верно?
Сьюзан кивнула. На его лице появилось испуганное выражение, и она вспомнила их летний разговор, когда он начал рассказывать ей о своем сне, но потом передумал. Она без всякой охоты ковырнула вилкой в тарелке равиоли с тунцом.
– Ничего себе! – вымученно сказал Фергюс. – Отличная новость!
– Спасибо.
– Твой муж… вы оба… наверное, вы очень рады.
Она отыскала глубоко запрятанную улыбку, извлекла ее на свет божий и скрылась за ней, как за маской.
– Да, мы рады.
– Когда это случится?
– 26 апреля.
– Может, это стоит отметить шампанским?
Сьюзан убрала с лица улыбку и покачала головой.
– Нет, Фергюс, спасибо. Не думаю, что это будет хорошо для ребенка. И мне сегодня еще нужно работать.
– Ну, один фужер.
Она улыбнулась:
– Это бесполезный перевод напитка. Мне сейчас кажется, что шампанское отдает металлом.
Фергюс заказал целую бутылку. Он пил и приходил во все более необузданное настроение: он хотел закончить рукопись к Рождеству и убеждал Сьюзан не бросать ее редактировать – даже если ее и уволят, не может же она целыми днями сидеть дома и разговаривать со своим животом, она же сойдет с ума.
– Разве нет? – спросил он.
– Ну, мы ведем очень интересные разговоры, – сказала она. – Я и Малыш.
Фергюс удивленно посмотрел на нее. Она произнесла это с таким чувством и так серьезно! Он нахмурился.
А затем он вспомнил те давние времена, когда его жена носила их сына. Тэмми недавно исполнился двадцать один, он сейчас в университете в Северной Каролине. Беременность вытворяет такое штуки с женщинами… У них вроде как крыша едет. Все дело в гормонах. Большинство из них после родов приходят в норму.
И он вспомнил кое-что еще, и это воспоминание было нестерпимо живым.
– Сьюзан, этим летом у нас был с тобой разговор, и ты сказала мне, что вы с Джоном приняли решение никогда не заводить детей. Мне любопытно, что же заставило вас передумать?
Она попыталась изобразить безразличное пожатие плечами, но получилось у нее плохо.
– Ну, просто передумали, а что?
Он испытующе посмотрел на нее:
– Просто передумали?
Она опустила глаза под его взглядом. Он не поверил ей, но правду все равно не сможет узнать. Однако в голове у нее зудел вопрос, который она уже некоторое время хотела задать ему, и для этого, похоже, настал подходящий момент.
– Фергюс, летом ты говорил мне, что тебе снился сон. Что-то связанное с тем, что я могу захотеть родить ребенка. Ты сказал, что, раз я не беременна, этот сон не имеет значения. Ты помнишь его?
Он помнил его так ясно, будто видел прошлой ночью.
Ребенок, новорожденный младенец, один в кромешной темноте. Он плакал – Фергюс и сейчас слышал плач. В этом плаче был ужас. Затем он увидел Сьюзан Картер. Женщина металась в темноте с факелом, звала, но не могла найти ребенка. Она молила Фергюса о помощи.
И он говорил ей во сне: нет, оставь его, не ищи, пусть он умрет.
Но чего он добьется, рассказав ей это сейчас, кроме того, что испугает до смерти?
– Не помню, – сказал он. – Совсем не помню.
– Летом ты считал его важным.
Он замялся:
– Да нет, на самом деле нет.
– Ну, может быть, хоть что-нибудь помнишь?
И тут это случилось. Приступ, какого еще не было. Будто в живот воткнули штык и повернули. Она в шоке согнулась, ударилась о стол. От боли ее глаза чуть не выскакивали из орбит. Снова накатило, еще хуже. Ее фужер с шампанским упал на пол и разбился, но она этого не заметила. Внутри ее раскаленным добела железом ворочалась боль.
Фергюс был уже на ногах. Вокруг них собирались люди. Из общего месива голосов Сьюзан смогла выделить слово «доктор», затем «скорая помощь». Фергюс сказал «беременна». Послышалось слово «выкидыш».
Ее словно запустили с максимальной скоростью по «американским горкам». Ресторан кружился, все вокруг расплывалось. Она все время пыталась сказать, чтобы они звонили Ванроу, только Ванроу.
И затем, неожиданно, как это всегда случалось, боль прекратилась.
Головокружение утихло, оставив ее в поту и ознобе. Живот еще болел, но уже не так мучительно – просто тупая болезненная пульсация. Вокруг нее, столпившись, стояли люди. Среди них был Фергюс, официант, а также мужчина, который наклонился к ней и говорил, что он врач.
