– Вы.
– Тогда почему ты не подчиняешься мне? Почему ты ослаб? Потому что обрел любовь? И всему виной наслаждения плоти? Жажда наслаждений плоти ослабляет тебя, жажда наслаждений, каждую секунду бодрствования присутствующая в твоем мозгу, ведущая тебя, правящая тобой, обладающая тобой?
У Кунца не было ответа.
– Почему ты позволил Сьюзан Картер улететь в Америку, Стефан?
– Потому что вы так мне велели.
– А ты всегда подчиняешься мне? Ты что, как собака Павлова? Выделяешь слюну, когда я нажимаю кнопку звонка?
Кунц поколебался – а это, он знал, было опасно.
– Да.
– Ты выделяешь слюну, думая о Сьюзан Картер?
Кунц снова поколебался.
– Я отдал тебе Сьюзан Картер, Стефан, а ты отпустил ее в Америку.
– Мои возможности ограниченны, – ответил Кунц. – Я не мог остановить ее.
Лицо мистера Сароцини озарилось зарницей гнева.
– Один телефонный звонок в аэропорт, Стефан. Если бы ты сообщил им, на каком она месяце беременности, они бы не пустили ее на борт. Это все, что тебе нужно было сделать.
Кунц опустил голову. Ему было стыдно.
– Посмотри на меня, Стефан. Любовь ослабила тебя.
Кунц поднял голову и посмотрел на мистера Сароцини, но ему по-прежнему нечего было сказать. Мистер Сароцини мог бы его похвалить за то, что он отреагировал в мгновение ока и немедленно послал в Америку Майлза Ванроу – доктор был в Америке еще до того, как самолет Сьюзан приземлился. Но сейчас не время для похвалы.
– Ты понимаешь, что этому ребенку нужен будет отец, Стефан?
Кунц нервно глотнул.
– Да.
– Я выполнил то, что обещал, Стефан?
– Да.
– До конца выполнил?
– До конца.
– Так, как ты мечтал?
Кунц ответил:
– Вергилий писал, что сны-мечты приходят к людям через двое ворот. Одни ворота из рога, сквозь них приходят вещие сны. Вторые сделаны из слоновой кости, и через них боги посылают людям ложные сны.
– И через какие ворота тебе пришел сон-мечта о Сьюзан Картер?
Кунц задумался, потому что все вопросы мистера Сароцини были ловушками.
– Через ворота из рога, – сказал он.
Мистер Сароцини улыбнулся:
– Стефан, ты помнишь, как звучит Пятнадцатая Истина?
Кунц ответил:
– «Воплощать мечту – сила, повторять мечту – слабость».
Мистер Сароцини вынул из ящика стола опасную бритву и вручил ее Кунцу.
– Она острая?
Кунц проверил пальцем и сказал мистеру Сароцини, что она острая.
Мистер Сароцини достал из стоящей на столе коробки сигару, но не зажег ее.
– Только мы с тобой знаем истину. Этот ребенок – истина. – Он посмотрел на поясок сигары, затем перевел взгляд на Кунца. – Я выполнил свою часть сделки, теперь ты должен выполнить свою. Ты готов очистить себя, Стефан? Защитить себя от будущих искушений? Показать мне, что я ошибаюсь, что любовь не ослабила тебя, но сделала сильнее?
Кунц потерял дыхание в мгновенном приступе паники. Он не хотел делать этого, не хотел, но не мог ослушаться. Он должен показать мистеру Сароцини, что любовь его не ослабила. Он старался успокоить себя. Так будет лучше. Его доверие к мистеру Сароцини было абсолютным. Мистер Сароцини не стал бы принуждать его, если бы это не было действительно необходимо. И ведь он же дал обещание.
Он глубоко вздохнул и сказал:
– Я готов.
Мистер Сароцини подошел к шкафу и открыл его. Затем он включил видеомагнитофон, и Кунц содрогнулся. Он знал, что за этим последует, и не хотел смотреть, но мистер Сароцини не оставлял ему выбора.
Ему придется смотреть.
На экране появилась Клодия. Она была без одежды. Левая сторона ее тела была молочно-белого цвета – того цвета, который так возбуждал Кунца, который он находил таким чувственным. Но вся правая сторона тела была красного цвета, а на груди отсутствовал сосок.
Она была подвешена на цепях. Одна цепь обвивалась вокруг ее шеи, вздергивая ее к потолку, две, закрепленные в полу, шли к лодыжкам, еще две крестообразно растягивали ее руки в стороны. Камера была направлена ей в лицо, и на нем запечатлелся ужас. Она кричала, плакала, ее глаза от страха вылезали на лоб.
Кунц наблюдал, как он сам вошел в кадр и приблизился к ней. В руке у него был нож, простой разделочный нож, острый как бритва. У него не было выбора, он должен был продолжить то, что было начато не один день назад.
Он вспомнил, что когда подошел близко к Клодии, то попытался заговорить с ней, сказать, что не хочет делать этого. И сейчас, глядя на экран, Кунц был рад, что камера этого не ухватила.
Он смотрел, как он сделал небольшой горизонтальный надрез под ее левой лопаткой – осторожно, чтобы не задеть мышц. А затем – даже он содрогнулся, глядя на то, что за этим последовало, – он продолжил сдирать с нее кожу.
Через несколько минут мистер Сароцини остановил запись и сказал Кунцу:
– Ты бы не хотел услышать такие крики из уст Сьюзан Картер?
Кунц сказал, что не хотел бы. Он говорил правду – ни за что на свете он бы не хотел этого.
Мистер Сароцини сказал:
– Когда ты исполнишь свой долг, я выполню свое второе обещание. Сьюзан Картер будет твоей вечно.
Кунц посмотрел мистеру Сароцини в глаза и почувствовал такое же доверие, какое всегда питал к этому человеку. Это необходимо. Это должно быть сделано.
Он взял опасную бритву, прошел в ванную, смежную с кабинетом мистера Сароцини, и закрыл дверь. Он расстегнул пряжку ремня на брюках и позволил им упасть на пол. Затем стянул боксерские трусы.
Клодия теперь – и это благо для нее – мертва. Но Сьюзан Картер жива. И если она станет для него искушением еще раз, если она совратит его еще раз или даже просто попытается опять сбежать, мистер Сароцини заставит его наказать ее тем же способом, каким он заставил наказать Клодию. Он не мог этого допустить, потому что любил Сьюзан. Он должен избавить ее от этого.
Кунц опять попробовал остроту бритвы, затем отмел в сторону волнение, колебания, сомнения. Он напомнил себе, что мистер Сароцини сам испытал такую боль, к тому же он спасает жизнь Сьюзан Картер. Возможно, мистер Сароцини обладает могуществом именно потому, что он такой, как есть. И если он хочет стать таким же сильным, как мистер Сароцини, он должен уподобиться ему.
Да, теперь он понимал. Это был способ мистера Сароцини помочь ему, заставить его понять. И он понял – и это было прекрасно.
Он спасает жизнь Сьюзан Картер.
Его затопила благодарность к мистеру Сароцини. Он схватил себя за мошонку. Его яички вспыхнули болью, когда он сжал их и убрал от основания члена. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью,
