— Конечно.
— Держись поближе, если позовет на помощь.
— Ну еще бы.
— Иди сюда. — Мэгги втянула меня в дверь, где нас не увидят остальные, и одарила своим фирменным поцелуем — от таких я моментально входил со всего маху в стены и на несколько минут забывал собственное имя. Поцелуй этот был первым за несколько месяцев. Потом она отпустила меня.
— Ты ведь знаешь. Не будь на свете Джошуа, я бы никого не любила — только тебя, — сказала она.
— Вовсе не нужно давать мне взятки, чтоб я за ним следил, Мэгги.
— Я знаю. За это, среди прочего, и люблю тебя. А теперь иди.
Годы, потраченные на овладение искусством подкрадывания к монахам, окупились сторицей. Я тенью следовал за Иосифом и Джошем по Иерусалиму. Они понятия не имели, что я за ними слежу, а я перетекал из проема в проем, от стены к дереву и так добрался до Иосифова дома. Он стоял сразу к югу от городской стены, в одном броске камня от дворца самого первосвященника Каиафы. Дом Иосифа Аримафейского был лишь немногим меньше дворца, но мне удалось найти такую точку на крыше соседнего здания, откуда я мог наблюдать через окно за вечерей и одновременно — за парадным входом.
Джошуа с Иосифом некоторое время одни сидели в трапезной и пили вино, а затем слуги начали вводить в залу по двое-трое и остальных гостей. Когда подали на стол, собралась целая дюжина — все фарисеи, присутствовавшие у Иаакана, плюс еще пятеро, которых я раньше не видел. Все были мрачны, тщательно мыли руки перед едой и оценивающе оглядывали друг друга, проверяя, все ли в порядке.
Я не слышал, о чем они говорят, да это и не важно. Джошу, судя по всему, непосредственно ничего не грозило, а меня беспокоила только его безопасность. На риторическом поле боя он и сам за себя постоит. Но затем, когда уже казалось, что вечеринка закончится без инцидентов, я заметил на улице высокую шапку и белое одеяние жреца, а с ним — двух храмовых стражников с длинными копьями о бронзовых наконечниках. Я моментально сверзился с крыши и обогнул дом с другой стороны — в аккурат успев заметить, как слуга вводит жреца в дом.
Стоило Джошу возникнуть в дверях Симонова дома, Мэгги и Марфа кинулись осыпать его поцелуями, будто он с войны вернулся, а затем повели к столу и забросали вопросами об ужине.
— Сначала они на меня орали, что я оттягиваюсь, пью вино и пирую в свое удовольствие. Говорили, что если я поистине пророк, то должен поститься.
— А ты им что? — спросил я, не успев еще толком отдышаться после марафона от дома Иосифа.
— Я сказал: вот Иоанн питался жучками, вина в жизни не пробовал, и весело ему уж никак не было — и ему все равно не поверили, поэтому по каким нормам они предлагают нам жить, и передайте, пожалуйста, таболе[10].
— А они что?
— А они принялись на меня орать, что я ем за одним столом с мытарями и блудницами.
— Э-эй, — сказал Матфей.
— Э-эй, — сказала Марфа.
— Они не тебя имели в виду, Марфа, они на Мэгги намекали.
— Э-эй, — сказала Мэгги.
— Я сказал, что мытари и блудницы узрят Царство Небесное раньше их. Тогда они стали на меня орать, что я врачую в Шабат, не мою руки перед едой, снова сговорился с диаволом и богохульствую, утверждая, что я Сын Божий.
— А потом что?
— Потом внесли десерт. Какой-то фиговый тортик с медом. Мне понравилось. Потом в дверь ввалился парень в облачении жреца.
— Ой-ёй, — сказал Матфей.
— Да, это было круто, — продолжал Джошуа. — Он обошел всех фарисеев и пошептал каждому что-то на ушко, после чего Иаакан осведомился, чьей властью я поднял Симона из мертвых.
— И что ты ответил?
— Ничего я не ответил. При саддукее-то? Но Иосиф им сказал, что Симон вовсе не умер, а просто спал.
— И они что?
— Тогда они спросили, чьей властью я его разбудил.
— И ты что?
— И я разозлился. Я сказал, что всею властью Бога и Духа Святого, властью Моисея и Илии, властью Давида и Соломона, властью грома и молнии, властью моря, и воздуха, и огня земного. Вот что я им сказал.
— А они что?
— А они ответили, что у Симона, должно быть, очень крепкий сон.
— Сарказм этим парням — что слону дробина, — сказал я.
— Да, только патроны переводить, — согласился Джошуа. — Как бы то ни было, когда я уходил, снаружи торчали два храмовых стражника. Копья переломлены, а сами без сознания. У одного к тому же — весь череп в крови. Ну, я их исцелил, а когда увидел, что оба приходя г в себя, пошел обратно.
— А они не подумали, что это ты на стражников напал? — осторожно поинтересовался Симон.
— Не-а, меня жрец провожал. Он их тоже сразу увидел.
— А исцеление его не убедило?
— Едва ли.
— И что нам теперь делать?
— Думаю, стоит вернуться в Галилею. Иосиф сообщит, если из заседания Совета что-то выйдет.
— Ты сам знаешь, что из него выйдет, — сказала Мэгги. — Ты для них — угроза. А теперь они сюда и жрецов втянули. Ты знаешь, что произойдет.
— Знаю, — ответил Джошуа. — Это вы не знаете. Утром уходим в Капернаум.
Позже Мэгги пришла ко мне в большую комнату Симонова дома, где мы все расположились на ночлег. Заползла ко мне под одеяло и прижалась губами к моему уху. Как обычно, пахла она лимонами и корицей.
— Что ты со стражниками сделал? — спросила она.
— Застал врасплох. Я думал, они Джоша пришли арестовать.
— За такое его и могли арестовать.
— Слушай, ты этим когда-нибудь раньше занималась? Потому что если у тебя есть план, я был бы признателен, если б ты меня в него посвятила. Лично я все играю на слух.
— Ты молодец, — прошептала она. И поцеловала меня в ухо. — Спасибо тебе.
Я потянулся было к ней, но она ускользнула.
— Но спать с тобой я все равно не буду, — прибавила она.
Гонец, должно быть, скакал несколько суток без роздыху, чтобы нас опередить. Когда мы добрались до Капернаума, нас уже ждало послание от Иосифа Аримафейского.
Джошуа прочел письмо вслух всем нам, а потом показал на голую скалу на северном берегу озера у Вифсаиды.
— Пока мы снова не ушли из Галилеи, я иду вот на эту гору. И останусь там, пока сюда не соберутся все галилеяне, кто желает услышать благую весть. И только после этого уйду я на территорию Филиппа. Ступайте и приведите верных мне. И сообщите, где они меня найдут.
— Джошуа, — сказал Петр, — в синагоге тебя и так уже ждут две или три сотни хворых и хромых.
