поддержки углов требует наука фортификации. На животе я соскользнул по влажному известняку и приземлился в десяти шагах за спиной у зилота.
Он еще не знал, что я рядом. Дождь хлестал сплошняком, а гром гремел так часто и оглушительно, что я не слышал ничего, кроме ярости, ревевшей у меня в голове. Иуда добежал до высокого кипариса на самом краю утеса. Между деревом и стеной с сотнями выдолбленных гробниц вилась узкая тропа. А сразу за деревом — откос, ярдов пятьдесят другой отвесной стены. Из-за пояса Искариот выхватил кошель, отвалил небольшой камень от входа в одну из гробниц и сунул кошель внутрь. Я схватил Иуду за шиворот, и он завизжал.
— Давай-давай, положи камешек, — сказал я.
Он попробовал извернуться и ударить меня. Я спокойно забрал у него камень и аккуратно положил на место. А потом единственным ударом сбил Иуду с ног и подтащил к обрыву. Одной рукой я держался за кипарис, другой сжимал ему глотку и перегибал зилота над пропастью.
— Не стоит сопротивляться, — предупредил я. — Вырвешься — просто упадешь.
— Я не мог оставить его, — хрипел Иуда. — Нельзя таких в живых оставлять.
Я втянул зилота на тропу и сорвал с его туники кушак.
— Он знал, что должен умереть, — бормотал Иуда. — Ты думаешь, откуда я узнал, что он пойдет в Гефсиманию, а не к Симону? Он же мне сам сказал!
— Но ты мог его и не предавать! — заорал я и одним концом кушака охватил ему горло, а другой перекинул в излучину кипарисовой ветви.
— Не надо. Не делай этого. Мне пришлось. Кто-нибудь все равно бы… Он бы нам напоминал, кем мы никогда не станем.
— Ну да, — ответил я.
И столкнул его спиной вперед, а сам поймал свободный конец кушака. Ткань на ветке натянулась до звона. Иудина шея хрустнула, точно щелкнул сустав. Я отпустил кушак, и труп рухнул во тьму. Я не услышал падения — все заглушил раскат грома.
И тут ярость вытекла из меня — будто скелет растаял и поплыл. Я посмотрел вперед, через всю долину Еннома, вгляделся в сплошной полог обесцвеченного молниями ливня.
— Прости меня, — сказал я и шагнул с утеса. Один раскат боли — и ничего.
Вот все, что я запомнил.
Эпилог
Ангел взял книгу, открыл дверь, вышел в коридор и постучался в номер напротив.
— Закончил, — сообщил он кому-то внутри.
— Ты что — уходишь? А мне можно? — спросил левит по прозванью Шмяк.
Дверь напротив отворилась. В проеме стоял другой ангел — вроде как более женской наружности, чем Разиил. У ангелицы в руках тоже была книга. Ангелица шагнула в коридор, и за нею возникла женщина — в джинсах и зеленой блузке. Волосы длинные и прямые, темные с рыжеватым отливом, хрустально-синие глаза. Они как-то даже светились на смуглом лице.
— Мэгги, — сказал левит.
— Привет, Шмяк.
— Мэгги закончила свое евангелие несколько недель назад, — сообщил Разиил.
— Правда? Магдалина улыбнулась.
— Ну мне же не пришлось так много писать. Я вас семнадцать лет не видела.
— А, ну да.
— Такова была воля Сына — чтобы вы вместе вышли в этот новый мир, — сказала ангелица.
Левит пересек коридор и обхватил женщину руками. Они целовались так увлеченно, что ангелы принялись топтаться, откашливаться и вполголоса бормотать: «Сняли бы себе комнату, что ли».
Потом, чуть отстранившись, мужчина и женщина долго рассматривали друг друга. Левит сказал:
— Мэгги, сейчас все будет, как всегда? Ты со мной, ты меня любишь, но лишь потому, что тебе не достался Джош?
— Конечно.
— Какая жалость.
— Ты не хочешь со мной быть?
— Нет-нет, хочу. Но все равно жалко.
— У меня есть деньги, — сказала она. — Они мне денег дали.
— Это мило.
— Идите, — сказал Разиил, теряя терпение. — Идите, идите, идите. Ступайте прочь. — И он махнул дланью вдоль коридора.
Они пошли — рука об руку, ступая осторожно и робко, через каждые несколько шагов оглядываясь. А потом обернулись еще раз, и ангелов уже не было.
— Зря ты не остался, — сказала Мэгги.
— Я не мог. Слишком больно.
— Он вернулся.
— Я знаю. Читал.
— Огорчился, когда узнал, что ты сделал.
— Ага. Я тоже огорчился.
— И остальные на тебя разозлились. Сказали, у тебя оснований верить было больше всего.
— Они поэтому меня из своей писанины вычеркнули?
— Догадливый, — усмехнулась Магдалина.
Они вошли в лифт, и Мэгги нажала кнопку. Зажглась надпись «Вестибюль».
— Кстати, это «Свят».
— Где — свет? — недослышал левит.
— Ч-черт, а я-то думал — Саваофыч, — сказал Шмяк.
Послесловие
Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг.
А что, слониху правда можно йоге обучить? Нет. У
Эта книга — сказка. Я ее сочинил. Она не призвана менять ничью веру или мировоззрение. Ну разве что, закрыв ее, вы решите быть добрее к братьям по разуму, что само по себе — нормально. Или вдруг приметесь учить слониху йоге. В таком случае запаситесь, пожалуйста, видеокассетами.
Честное слово, перед тем как приняться за «Агнца», я изучал вопрос. Но нет сомнений: я мог потратить на изыскания десятки лет, и все равно не избежал бы неточностей. (Талант, что тут сказать?) Хоть я и старался достоверно обрисовать мир, в котором жил Христос, кое-что мне для собственного удобства все- таки пришлось изменить; как легко догадаться, иногда вообще никакой возможности узнать, что именно происходило между 1 и 33 годами нашей эры.
Я быстро понял, что имеющаяся письменная история крестьянства, общества и обычаев иудаизма в Галилее первого века имеет для меня чисто теоретическое значение. Роль фарисеев в крестьянском обществе, влияние эллинизма и окрестных международных центров торговли — Иоппии, например, — кто ж знает, как все это повлияло на Христа в детстве? Некоторые историки полагают, что Иешуа из Назарета лишь немногим отличался от невежественной деревенщины. Другие считают, что из-за близости Иоппии и
