— Алфей, тех рабов, что у меня есть, тебе хватит? — Он повернулся к отцу с мольбою во взгляде.
Отец, кажется, попал между двух зол и никак не мог решить, какое из них меньше.
— Вероятно, — наконец выдавил он.
— Вот и славно, — сказал Юстус. — Я рассчитываю получить премию за те сверхурочные, что им приходится на тебя работать. Продолжайте.
Юстус прошелся по стройплощадке, не обращая ни малейшего внимания на то, что все не сводят с него глаз. Перед нами с Джошем он остановился.
— Лепрозная банка верблюжьих соплей, значит? — вполголоса переспросил он.
— Древнееврейское благословение, — отважился я.
— Вам, ребятки, самое место в горах, с другими мятежниками. — И римлянин хохотнул, взъерошил нам волосы и ушел.
В тот вечер — по пути домой в Назарет — закат снова красил холмы розовым. Помимо того, что Джоша вымотала работа, он, казалось, был раздосадован происшествием.
— А ты это знал — что нельзя ничего на песке строить?
— Конечно. Отец про это уже давно твердит. То есть строить, конечно, можно, только все развалится.
Джошуа задумчиво кивнул:
— А на почве? На простой земле? На ней можно?
— Лучше всего на камне. Но и утрамбованная грязь, наверное, сойдет.
— Надо будет запомнить.
В те дни, начав работать у отца, с Мэгги мы виделись редко. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду Шабата, когда мы пойдем в синагогу и я смогу потусоваться снаружи, с женщинами, пока мужчины внутри будут слушать Тору или диспуты фарисеев. Только так я смогу поговорить с Мэгги без Джошуа: хоть он и презирал фарисеев уже тогда, но понимал, что у них можно чему-то научиться, а потому собирался весь Шабат просидеть в синагоге. Мне до сих пор не дает покоя мысль: не было ли то время, украдкой проведенное с Мэгги, какой-то изменой Джошу. Но позже, когда я об этом спросил, он ответил:
— Господь не прочь извинить тебе грех того, что ты — дитя человеческое, однако ты и сам должен прощать себя за то, что некогда был ребенком.
— Наверно, так и надо.
— Конечно, так и надо, я ведь сын Божий, балбес. А кроме того, Мэгги ведь все равно хотелось только обо мне говорить, правда?
— Не всегда, — соврал я.
В Шабат перед убийством я наткнулся на Мэгги у синагоги — она сидела в одиночестве под финиковой пальмой. Я подгреб к ней поболтать, но почему-то не мог оторвать взгляда от собственных ног. Я знал, что стоит мне заглянуть в ее глаза — и я забуду, что хотел сказать, поэтому смотрел на нее лишь урывками: так смотрят на солнце в жаркий день, как бы проверяя, на месте ли источник духоты.
— Где Джошуа? — Таковы, разумеется, были первые ее слова.
— С мужчинами учится.
Ответ, похоже, ее несколько разочаровал, но спустя секунду ее лицо посветлело.
— Как ваша работа?
— Трудно. Играть мне нравилось больше.
— А на что Сефорис похож? На Иерусалим?
— Нет, поменьше. Но римлян тоже много. — Римлян она уже видела. Нужно было чем-то ее поразить. — И еще там куча кумиров — статуй разных людей.
Мэгги прикрыла рот ладошкой и хихикнула.
— В самом деле, статуи? Я бы хотела посмотреть.
— Так пойдем с нами. Выходим завтра утром, очень рано, пока никто не проснулся.
— Не могу. Что я маме скажу?
— Скажи, что идешь в Сефорис с Мессией и его корешем.
Она распахнула глаза, и я быстро отвел взгляд, чтобы не поддаться чарам.
— Нельзя так говорить, Шмяк.
— Я видел ангела.
— Ты же сам говорил, что об этом нельзя рассказывать.
— Я пошутил. Скажи маме, что я нашел пчелиный рой и позвал тебя собирать мед, пока пчелы с утра на холоде еще сонные. Сегодня полнолуние, все будет хорошо видно. Может, и поверит.
— Может, только она же поймет, что я солгала, если я меду домой не принесу.
— Тогда скажешь ей, что это оказалось осиное гнездо. Она все равно считает нас с Джошем придурками, правда?
— Джоша она считает малость тронутым, а вот тебя — да, тебя она считает придурком.
— Вот видишь, мой план действует. Ибо сказано: «Если мудрец всегда кажется глупцом, его промахи никого не разочаруют, а успехи — приятный сюрприз».
Мэгги шлепнула меня по ноге:
— Нигде такое не сказано.
— Сказано-сказано. Имбецилы, глава три, стих семь.
— Нет никакой Книги Имбецилов.
— Тогда, может, Ишакий четыре-пять?
— Ты это сам придумал.
— Пошли с нами, а в Назарет вернешься еще до того, как надо будет за водой утром идти.
— Зачем так рано? Что вы там задумали?
— Будем делать обрезание Аполлону.
Она ничего на это не сказала — лишь посмотрела так, будто у меня на лбу огненными буквами отпечаталось: «Врун».
— Это не я придумал, — сказал я. — Это все Джошуа.
— Тогда пойду, — сказала она.
Глава 5
Аллилуйя, получилось. Я наконец заставил ангела выйти из номера. Все было так.
Разиил позвонил портье и распорядился прислать в номер Хесуса. Через несколько минут наш друг- латинос стоял навытяжку возле ангельского ложа.
— Скажи ему, что мне нужен «Дайджест мыльных опер», — велел Разиил.
Я перевел на испанский:
— Добрый день, Хесус. Как ты сегодня поживаешь?
— Я поживаю хорошо, сэр, а вы?
— Лучше некуда, особенно если учесть, что вот этот человек держит меня тут заложником.
— Вели ему поторопиться, — сказал Разиил.
— Он что — по-испански не понимает? — спросил Хесус.
— Ни бельмеса, но если ты вдруг заговоришь на иврите, мне каюк.
— Вы в самом деле заложник? А я все думаю, почему вы из номера никуда не выходите. Может, полицию вызвать?
— Это не обязательно, но прошу тебя: покачай головой, как будто извиняешься.
— Чего так долго? — спросил Разиил. — Дай ему денег и пусть идет.
— Он говорит, что ему не позволено покупать для тебя печатные издания, но он может показать тебе дорогу туда, где ты их сам сможешь приобрести.
— Это курам на смех. Он слуга или кто? Пусть делает, как я сказал.
— Господи, Хесус, теперь он спрашивает, не желаешь ли ты испытать на себе всю мощь его мужской наготы.
— Он что, спятил? У меня жена и двое детей.
