Охота на дичь
За окном разбушевалась гроза, и это разбудило мою маленькую сестру. Я слышу, как она визжит после каждого раската грома, и пытаюсь понять, что же именно меня разбудило — сама гроза или взвизгивания Поли.
И то и другое не дает мне уснуть и не дает догнать меня псам, которые гонятся за мной во сне.
Собаки исчезают, Как только мои глаза привыкают к темноте.
Мой сон — как рисунки в старой пожелтевшей газете: темнота, окутывающая их, — лишь черные чернила.
Во сне я бегаю как кролик — быстро, на четырех лапах, пробираясь через высокую густую траву. Я бегу, словно плыву.
Во сне я всегда остаюсь собой, и тем не менее я — бурый кролик. Я пахну кроликом, поэтому Меня и преследуют собаки.
Внезапная вспышка молнии разрывает темноту комнаты, брызгая в глаза ярким белым светом.
Я отсчитываю паузы между молнией и громом, как меня учила бабушка, когда я был маленьким. Я чувствую, что сейчас что-то случится.
Тысяча — раз.
Тысяча — два.
Тысяча.
— Мама!
Троза ближе, чем в прошлый раз, и Поли тоже кричит громче.
Я слышу шлепанье ее босых ног, когда она бежит по коридору — так же, как я бегу во сне.
Она открывает и закрывает дверь в комнату отца, когда молния оставляет свой огненный след на небе.
Дождь усилился после грозы; миллионы осколков туч каплями оседают на окне, за которым я вижу деревья с раскачивающимися ветвями, в то время как их корни крепко вцепляются в землю. Мне интересно, почему они никогда не отпускают себя, никогда не дают ненастью подхватить себя, чтобы расправить ветви высоко над землей.
Я бы сделал это.
Я бы позволил стихии подхватить меня, как я всегда позволяю псам поймать меня до того как проснусь. У них злой оскал, огненная грива, они оставляют на земле огненный след, когда гонятся за мной.
Я всегда стою на траве, когда они настигают меня, и меня всегда удивляет, что земля вокруг такая ровная — поле простирается до самого горизонта, и ничто не нарушает эту гладь. Меня всегда удивляет, как быстро псы приближаются ко мне, ведь поначалу кажется, что они далеко и бегут медленно.
Я пускаюсь бежать слишком поздно, когда они уже близко — я ощущаю спиной их горячее дыхание и слышу их рычание, похожее на раскаты грома в небе.
Я пытаюсь вилять, кидаюсь то вправо, то влево, комки грязи летят из-под моих лап; отталкиваясь задними лапами, я лечу подобно стреле, пущенной из туго натянутого лука, но это едва спасает меня от их зубов.
Мне некуда деться по пути, нет ни норок, куда можно спрятаться, ни деревьев, на которые можно залезть, и я чувствую, что силы мои ослабевают и они вот-вот настигнут меня.
Не то чтобы я позволяю им себя поймать. Просто я останавливаюсь, добежав до реки, которая делит мир пополам. Она не очень широкая, и я могу ее перепрыгнуть или переплыть, но вид других крольчат, утонувших в ней, вселяет в меня ужас, и я больше не в состоянии бежать.
Я чувствую запах гари — это земля превращается в пепел там, где псы оставляют свой след. Сухая трава воспламеняется от искр, разлетающихся от них, и небо пылает оранжевым маревом, как при атомном взрыве, а облака превращаются в пар, словно вспыхнувший бензин.
Я чувствую, когда они меня настигают. Мне не нужно оборачиваться: их кровожадные морды отчетливо отражаются в выпученных глазах тех крольчат, чьи трупики плывут вниз по течению.
Я могу либо прыгнуть к ним, либо ждать, пока собаки разорвут меня на куски. В любом случае мне будет больно несколько секунд, в любом случае я не перестану бояться, пока не умру.
Я никогда не знаю, что же я все-таки выбрал, потому что я просыпаюсь как раз в тот момент, когда надо на что-то решиться.
Я раньше рассказывал Ласи о своем сне, говорил ей, что не знаю, что выбрать. Она хмурилась, проводя рукой по моим волосам.
— Ни то, ни другое, — отвечала Ласи, когда я спрашивал, что бы выбрала она. — Ты должен придумать другой конец сна, — говорила она, а потом рассказывала о заоблачном замке, где живет принцесса неба, о том. что мне надо отрастить крылья, чтобы полететь на встречу с ней, и тогда все будет хорошо. Я соглашался с ней, что это был бы хороший конец, но в глубине души я думал, что все не так просто.
Я встаю с кровати и стараюсь не думать ни о собаках, ни об облаках, ни о сне, потому что, может быть, он означает, что мне придется умереть, чтобы почувствовать себя в безопасности, но мне бы не хотелось так думать.
Я хочу надеяться, что смогу быть счастливым, если только найду подходящее укрытие и побегу туда со всех ног; если у меня хватит смелости перепрыгнуть через реку и оставить этих тварей за спиной, может быть, тогда у меня и вправду все будет хорошо. Но иногда так тяжело думать об этом.
Иногда лучше просто смотреть на дождь за окном.
Иногда лучше не думать так много.
— Бенджи, ты опоздаешь в школу! — кричит мне Дженет через дверь, проходя на кухню мимо моей спальни.
Я уже готов.
Я ни за что не опоздаю.
Я хочу ответить ей, чтобы она не лезла не в свое-дело, что столько лет до меня никому не было дела и не ей начинать. Но я представляю, что это закончится очередной тирадой отца о благодарности и о поведении, поэтому я пропускаю это мимо ушей, застегиваю сумку и закидываю ее на плечо.
Когда я ушел, я думал, что не буду сильно скучать по маминому дому, по тому, как мы жили, но мне все-таки не хватает того времени, когда никто не суетился вокруг меня. Мне не хватает того одиночества по утрам, когда я просыпался один во всем доме, собирался в школу и никто не доставал меня своей заботой.
Здесь все не так. Здесь никогда не бывает пусто в доме, особенно по утрам.
Отец и Дженет спланировали свой день так, что они всегда провожают Поли в школу, это здорово для Поли, но неудобно для меня.
Я стараюсь пройти через кухню незамеченным, опустив голову, бесшумно ступая, затаив дыхание.
— Приготовить тебе что-нибудь поесть?
Я понятия не имею, как только ей удается почувствовать меня, ведь она стоит ко мне спиной, в соседней комнате на всю громкость включены мультфильмы, а еще и Поли им подпевает.
— Хм… нет, спасибо, — отвечаю я.
— Тебе обязательно нужно поесть, нельзя уходить каждый день голодным, — говорит она.
Я хочу объяснить ей, что одиночество мне гораздо важнее, чем еда, но она уже достала тарелку и три пачки сухого завтрака.
— Помнишь, мне ведь надо бежать? — отвечаю я, и она улыбается, давая мне понять, какой я умный.
