команде, начинали иронически закатывать глаза, посмеиваться и переглядываться при виде куклы Барби. «Ох, уж эта Барби!» — сокрушенно вздыхали они и недвусмысленно давали нам понять, что в приличных немецких семьях американская игрушка — персона нон–грата. У французов и англичан неприятие американской массовой культуры выражено еще более ярко.
В Штатах реакция, разумеется, будет иной, но и она тоже вряд ли обрадует нашего мальчика. Он ведь претендует не на снисходительное одобрение, а на лидерство, главенство. Если наши российские рокфеллеры пока еще и уступают американским, то уж во всяком случае не в сфере личного потребления. А наш герой именно этот показатель берет за основу соотнесения себя с другими. Воспитанный на том, что в его среде домик за 1 миллион долларов называется скромным (см., например, журнал «Домовой»), он вряд ли захочет мириться со своей второсортностью.
Только отсюда, из России, кажется, что сам факт попадания за границу уже как бы гарантирует сертификат качества. Там, на месте, выясняется, что ничуть не менее важно, кто ты, откуда, чей. (Юный Клинтон, безусловно, принадлежавший к американской элите, получил сильный удар по самолюбию, приехав на учебу в Англию. Аристократы, учившиеся в Оксфорде, не желали признавать его равным. Сегодня, по свидетельству очевидцев, ситуация мало изменилась.)
Ну, а что если Федя все же будет как–то обозначать свою принадлежность к русской культуре: играть на балалайке, петь русские песни, говорить о Пушкине как о лучшем в мире поэте, а о Москве как о третьем Риме? — В качестве одноразовой акции это, скорее всего, воспримут благожелательно. Но если в Федином поведении начнет проглядываться установка на приоритет родной культуры, то у окружающих постепенно возникнет раздражение. Раз тебе так хорошо в твоей России, с какой стати ты торчишь у нас? Это вполне естественная реакция общества, которое считает себя более цивилизованным. Дикарь не должен упорствовать в своем дикарстве.
Нельзя не учитывать и еще одно обстоятельство. Патриотизм «русского медведя» и раньше–то вызывал у западного обывателя легкую оторопь, а в последние годы производит откровенно шокирующее впечатление, поскольку стараниями политиков и прессы оказался жестко сцепленным с ортодоксальным мышлением, коммунизмом, а следовательно, с тиранией и даже фашизмом (не надо забывать про клише «краснокоричневые»). Эта идея широко транслировалась в массы множеством западных книг и кинофильмов. Существует уже некий стереотип: в современной России идет ожесточеннейшая борьба страшных, ужасных, дремучих патриотических сил, готовых разнести весь мир в щепки во имя достижения мирового господства, и прогрессивной части общества, усвоившей «новое мышление» и готовой принять деятельное участие в строительстве «общего дома».
Вряд ли поднимет Федин рейтинг и его принадлежность к православной вере (нечасто, но иногда детей в семьях «новых русских» на это ориентируют). Представьте себе, что он будет соблюдать посты, отмечать религиозные праздники по православному календарю и т.п. Напомним, что само слово «православие» звучит на европейских языках как «ортодоксия». А где ортодокс, там и фундаменталист. Такая сцепка сегодня тоже принята. Ну, а фундаменталист — это агрессор, и опять все кончается мировым господством… В общем, как ни кинь — всюду клин. Без национальных корней юному представителю элиты быть не полагается, а проявления живой национальной культуры пугают. Пугают, потому что она чужая, неведомая и главное, пассионарно заряженная (правда, пока неизвестно, до какой степени). И в такой реакции Запада нет ничего странного или возмутительного. Кого может радовать появление активного конкурента, от которого к тому же неизвестно чего ожидать? Странно другое: то, что после стольких лет директивного патриотизма, когда он, казалось бы, стал мертвой, ороговевшей оболочкой, в глубине сохранилось подлинное патриотическое чувство. Но это тема отдельного разговора, а мы продолжаем о Феде.
Потерпев фиаско на почве национального самоутверждения, он мог бы отыграться, козырнув личным происхождением. Но с точки зрения западных людей Федин отец — это в высшей степени сомнительное основание для гордости. Кто такие наши сегодняшние банкиры и воротилы бизнеса?
Во–первых, если выражаться высоким штилем, это представители криминальных структур, а попросту говоря — бандиты. (Не только в нашей, но и в западной печати уже не раз и не два сообщалось о том, сколько российских банков «отмывают» преступные деньги). В некоторых странах Запад, правда, появилась экстравагантная мода на пра–прадедушку–пирата, но насчет моды на папашку–пахана пока что не слыхать.
Во–вторых (впрочем, мы на такой последовательности не настаиваем, желающие могут поменять местами первое и второе), «новые русские» — это выходцы из партийно–комсомольско–чекистской номенклатуры. Можно было бы предположить, что к ним (а следовательно, и к их детям) на Западе относятся более благожелательно, ведь они не ходят в малиновых пиджаках, не украшены наколками и золотыми цепями, умеют пользоваться туалетом и носовым платком и даже порой владеют иностранными языками. Но такое предположение чисто умозрительно. Мало того, что в весьма недалеком прошлом именно эти люди олицетворяли враждебный коммунистический режим, так они еще и предали свою вчерашнюю идеологию. А предателей во всех без исключениях культурах презирают. Это поистине общечеловеческий принцип. И единственная возможность избежать остракизма состоит в том, чтобы представить свое предательство как прозрение. Что наша циничная номенклатура и попыталась сделать в начале перестройки. Но сегодня, когда о сращивании бывших номеклатурщиков с уголовниками знают даже дети дошкольного возраста, разговоры о прозрении уместны разве что в среде шизофреников.
Каким нескрываемым презрением (не путать с прозрением) веет, например, от слов крупнейшего западного экономиста Милтона Фридмена:
Так что хвастовство папой не прибавит Феде уважения в кругу одноклассников и учителей. Многие из тех, кто бывал за границей, обращали внимание на то, что европейцы явно стараются держаться подальше от наших нуворишей. И даже, как нам кажется, излишне муссируют тему русской мафии. (Чем мафия, естественно, недовольна, и порой выплескивает свое негодование на страницах «желтой прессы»). Аресты крупных мафиози вроде Япончика или громкие истории с убийствами — помните, например, богатого русского подростка, расстрелявшего во Франции все свое семейство? — тоже не добавляют популярности нашим новым «героям».
Разумеется, русских миллионеров всячески обхаживают как выгодных клиентов, но это бизнес, он жестко отграничен от личного отношения. А Феде–то как любому ребенку школьного возраста важно именно отношение. Дружба, признание — вот самые актуальные ценности в эти годы.
Положение детей высокопоставленных российских чиновников принципиально ничем не отличается от описанного, так как о повадках и выходках этих «бульдогов под ковром» на Западе пишут еще откровеннее, чем у нас.
Итак, наш Федя оказывается за границей как бы меж двух огней: там его не принимают за своего, а «повернуться к Европе задом» и опереться на традиционные культурные ценности он не может. И начинает ненавидеть и тех, и этих. Одних за то, что они его унизили, а других — свой народ и страну — за то, что они его на такое унижение обрекли.
И здесь уже начинается ответ на вопрос, какова будет роль повзрослевшего и вернувшегося из–за границы Феди в жизни российского общества. Ведь Федю с пеленок нацеливали на ключевые позиции — на то он и элита! Однако свою страну он не только не любит, но и не знает. И потому что был вдали от дома как раз в том возрасте, когда формируются стереотипы взаимоотношений человека с определенным социумом. (Выражаясь языком психологии, это сензитивный период для социализации). И потому что русская жизнь сейчас очень динамична. Выпадение из нее даже на год может вызвать дезориентацию. В результате мы получим капитана, который терпеть не может свой корабль и команду — а следовательно, не заботится о них — и к тому же не знает ни устройства этого корабля, ни тонкостей навигации. И тогда будет как в любимой народом песне «Поедем, красотка, кататься».
Помните ее невеселый финал?
