Глава XI
ИЗ ОБЛАСТИ ЗООПСИХОЛОГИИ
В медицине существует понятие анамнеза. Попросту говоря, это история болезни. А точнее — предыстория, происхождение. Анамнез очень важен. Он и дополняет картину настоящего, и позволяет сделать прогноз на будущее.
Мы (да и не только мы) уже писали о том, что «новых русских» можно разделить на две основные группы — бывшую номенклатуру и, так сказать, противоправный элемент. Назовем их условно «чистыми» и «нечистыми». И посмотрим, какие перспективы у них самих и у их потомства. Ведь в последнее время все чаще заходит речь о борьбе этих двух групп за ключевые позиции в стране. Думаем, что при решении данного вопроса очень полезно учитывать, так сказать, социальный анамнез и неотделимые от него психологические характеристики.
Многое в судьбе взрослого человека кажется необъяснимым, если не заглянуть в его детство, когда поведение более непосредственно, а свойства натуры проявляются ярче. Какими же были в детстве наши «новые русские»? Наверное, читатель, оглянувшись с высоты прожитых лет на свои школьные годы, не будет отрицать, что уже тогда многое угадывалось и в его собственной судьбе, и в судьбе его одноклассников. Только глаз не был еще наметанным и не всегда мог это увидеть. А про кого–то даже в шестом–седьмом классе вполне можно было предположить, что это будущий математик или биолог, или прирожденный общественный деятель (в то время читай: комсомольско–партийный функционер). А про кого–то довольно быстро становилось понятно, что он плохо кончит. Это не значит, что все предположения непременно сбывались, но они возникали не случайно, не на пустом месте.
А что такое «прирожденный функционер»? Какова его типология? Без каких свойств его невозможно себе представить? — Прежде всего это, конечно, высокие притязания на фоне — увы! — довольно слабого интереса к школьным премудростям. Люди с выраженными познавательными интересами как правило посвящали себя серьезной научной или культурной деятельности, не претендуя на должности освобожденных секретарей и проч.
Кроме того, властность в таких натурах обязательно должна быть сцеплена с умением прогибаться перед начальством. Повышенная гибкость спины одно из важнейших качеств, способствующих продвижению функционера по карьерной лестнице. Но не это самое парадоксальное. Гораздо более парадоксально желание царить и в то же время полная неспособность взять на себя ответственность в момент настоящего риска. Т.е., это сочетание господской спеси с лакейской трусостью. Помните, у Галича?
Теперь попробуем столь же кратко описать характер «уголовного элемента». Рискуя вступить в противоречие с благородной советской педагогикой, которая провозглашала, что никаких дурных наклонностей не существует, а все зависит от среды и воспитания, мы считаем, что криминальный характер бывает врожденным. К сожалению, в своей работе с детьми мы не раз встречали случаи, когда асоциальные выходки ребенка, как ни старайся, нельзя было списать на недостатки воспитания или психическую болезнь.
Что характерно для таких детей? Высокие притязания? — Да. Средние способности? — Да. А часто и ниже средних. Отсюда обширные низменные потребности и слабые «тормоза». Желание властвовать, безусловно, тоже присутствует: юные хулиганы обожают терроризировать класс, двор, улицу. А вот с умением прогибаться дело обстоит похуже. Гонор здесь перевешивает. И риск не пугает, а, наоборот, разжигает азарт.
Оказывается, на первый взгляд, диаметрально противоположных типажах — одни воплощение официоза, а другие — андерграунда — много общего! И если мы, как в операции с дробями, произведем сокращение в числителе (характер функционера) и в знаменателе (характер уголовника), то произойдет нечто удивительное. Почти все сократится, а в знаменателе останется самая малость — любовь к риску. Но эта малость очень многое определяет. Во всяком случае, сейчас.
В более стабильные эпохи для того, чтобы пробиться к вершинам власти, на первый план обычно выходят другие качества: гибкость спины, умение согласовывать разнонаправленные интересы, тонкое искусство аппаратных церемоний. Но в такие времена, когда в обществе наблюдаются поистине тектонические сдвиги, пословица
Дескать, какой разговор? Не может быть двух мнений! Конечно же, «цивилизованные капиталисты» гораздо перспективнее тупой, неразвитой и, в сущности, трусливой мафии. Причем по поводу трусости проявляется редкостное единодушие. Они и, как крысы, прячутся по темным углам. И делают в штаны, когда их приходят брать. И «колются» на первом же допросе, выдавая всех своих дружков. А какой был самый убойный аргумент в пользу того, что чеченские боевики не бандиты, а герои сопротивления? — То, что они проявляли бесстрашие и готовы были рисковать жизнью. Некоторые добавляли еще, что бандиты не способны на длительную борьбу. А кто–то — что они не стали бы сражаться за идею свободных выборов. Так и хочется воскликнуть словами классика: «Дурят нашего брата!» А то борьба колумбийского правительства с мафией не тянется Бог знает сколько лет, теперь уже и при участии американцев! Что же касается свободных выборов, то отчего не взять на вооружение лозунг, который поможет заполучить безраздельную власть и прямо связанные с ней каналы обогащения?
Любителям поговорить о трусости мафии мы советуем не мудрствовать, а опять–таки вспомнить школу. И записных хулиганов. Не примазавшихся к ним «шестерок», а лидеров, из которых потом часто вырастали настоящие бандиты. И если это сделать честно, то придется в клише «трусливые уголовники» сильно усомниться. Трусы не лезут в драку, а мальчишку–хулигана хлебом не корми — дай подраться. И с ним не могут справиться не только другие мальчики, но и взрослые. Родители жалуются на полную неупрявляемость своих чад и бегут за подмогой в школу, которая тоже обычно оказывается бессильна…
Когда об этом задумываешься, становится понятно, что миф о трусости хулиганов — это типичная «ложь во спасение», необходимый элемент общественной психотерапии. Обычному человеку, чтобы не чувствовать себя «тварью дрожащей», жизненно важно верить в трусость, притаившуюся на дне хулиганской души. Это ему внушается с самого детства родственниками, воспитателями, образами литературы и кино. Вот и мы, работая с детьми–невротиками, говорим им, что хулиганы всегда пасуют, получая отпор. Но родителей призываем всячески ограждать детей от общения с настоящим хулиганьем, поскольку бой этот заведомо неравный. Честно говоря, и взрослый человек, хоть и тешит себя иллюзиями о трусости бандитов, а все же старается по возможности с ними не сталкиваться.
Вплоть до XX века дело обстояло иначе. Добро было с кулаками. В дворянах, из которых потом и получались крупные государственные функционеры, с детства культивировалась храбрость. Вся система воспитания не только давала право, но и обязывала ответить агрессией на агрессию. Детей учили ловко фехтовать, метко стрелять. Немного повзрослев, дворянские мальчики рвались на войну (благо русская история часто предоставляла им такую возможность). И цена жизни была совершенно другой. Человек, дороживший своей репутацией в обществе, и помыслить не смел о том, чтобы объявить жизнь высшим приоритетом. Были ценности поважнее жизни: «вера, царь и отечество», воинская слава, честь близких, собственная честь.
Потом постепенно государство сделало защиту личной чести граждан своей прерогативой, и граждане на это согласились. «Нечистые» же продолжали действовать по своим волчьим законам. При советской власти эта тенденция получила дальнейшее развитие. Особенно когда после Великой Отечественной войны у людей изъяли оружие, и адекватный ответ гражданина на бандитскую агрессию мог быть приравнен к преступлению (если, скажем, человек обороняясь от бандита в собственном доме, шарахнул его табуреткой по голове и случайно убил).
Таким образом «добро» и «кулаки» были разведены. Для функционеров это вылилось в то, что