Новое время — новые дети

беспомощность, а то и про принципиальное невмешательство в политику. Дескать, зачем нам лезть не в свое дело? Как наверху решат, так мы и будем учить. — Хотя если все будет так, как решат наверху, то очень скоро им учить станет просто некого. И, соответственно, они станут никому не нужны.

Да и остальным пора бы очнуться от предательской спячки. Потому что когда на фоне такого демографического спада в больших количествах закупается оборудование и расширяются показания для мужской и женской стерилизации, это действительно пахнет концом. И вполне реальным, а не маскарадно–баркашовским фашизмом.

Но, слава Богу, далеко не все готовы утешаться иронической формулой, которую любит повторять один наш знакомый: «Скажите спасибо, что по утрам не пытают».

И людей, у которых другие «символы веры», становится все больше и больше. Они не хотят говорить спасибо временно подобревшим палачам и не желают выбирать между «болонками» и «волками». А главное, уже начинают понимать, что само не рассосется. Они очень разные, эти люди, и во вчерашней жизни могли никогда не соприкасаться, принадлежа к различным кругам, порою просто далеким, а порой и враждебным. В те уже почти легендарные времена люди гораздо чаще, как нам кажется, сходились и отчуждались по довольно второстепенным, не сущностным признакам: цеховым, вкусовым, характерологическим. Конечно, и по политическим тоже, но это было, как показала жизнь, поверхностно и держалось на немногочисленных паролях: «Совдепия», «тамзидат», «Архипелаг ГУЛАГ»…

Сейчас, когда обнажились глубинные пласты жизни, обнажилась и человеческая сущность. Пароли и оболочки обветшали, зато высветилась основа для новой, подлинной, более содержательной общности. Что это за основа? — Наверное, точнее всего она определяется выражением И.Ильина «совестная впечатлительность». Это не значит, что у остальных нет совести. Она есть почти у всех, но не у всех выступает в качестве доминанты. В брежневские времена совестная впечатлительность не позволяла людям молчать про лагеря, а сейчас не позволяет эксплуатировать трагедию ГУЛАГа, используя ее как кляп, которым затыкают рот собеседнику, едва он заикнется про преступления сегодняшней власти.

И, наверное, неслучайно в нарождающейся постсоветской общности так много женщин. Ведь у них более чуткая, более отзывчивая душа. Это, по выражению генетиков, «признак, сцепленный с полом». Да и охрана детства — женское дело. Тут даже трусиха может превратиться в львицу.Так что приход женщин в реальную политику сулит гражданам из семейства собачьих много неожиданностей.

Но, пожалуй, самое неожиданное и интересное в данном контексте — это роль церкви. Неожиданное потому, что власть, конечно, ничего подобного не замышляла. «Болонки» были уверены, что они всего лишь сменили декорации. «Велика важность, — рассуждали они, — вместо красных знамен — хоругви! Какая разница, где постоять: на трибуне Мавзолея 7 ноября или в Елоховской церкви на Пасху?» Будучи циниками, они и предположить не могли, что религия кем–то будет воспринята всерьез. И теперь простить себе не могут такого прокола, вякают про фундаментализм (неудачная, кстати, манипуляция — слово «фундаментализм» для нас заряжено положительно, ибо фундамент — это основа, а в России любят все основательное, прочное, серьезное), но вступать в открытый конфликт с церковью не решаются, видя ее растущий авторитет.

В последние годы в церковь пришло много священников из интеллигенции. И молодых, и среднего возраста. Они совсем непохожи на тот карикатурный образ толстопузого попа, который усиленно внедрялся в сознание не один десяток лет. Они, эти новые священники, прежде всего очень разные (хочется даже воспользоваться литературоведческим клише и сказать «целая галерея образов»). Но вот что, пожалуй, их объединяет: на фоне массовой дисгармонии они воплощают собой норму. Сейчас почти ни в ком не увидишь такого гармонического сочетания традиционности и современности. А ведь именно это дает в наши дни возможность найти общий язык с большим количеством людей! Мы уже много раз говорили о парадоксах. Вот один из самых удивительных: революционность обычно ассоциируется с авангардными и даже ультра–авангардными новациями в культуре. Однако в конце второго тысячелетия после Рождества Христова прогресс превратился в свою противоположность и грозит нам чудовищной деградацией. А парадокс заключается в том, что в этих условиях истинно авангардную, прогрессивную и значит, жизнетворную роль начинают играть носители традиционной культуры. И в этом поле возникает пассионарный накал.

Мы много писали о «волках» и о «болонках». И, надеемся, убедительно показали, что для «болонок» настают последние времена. Деградировавшая, разложившаяся элита должна уйти. Пока этого не произойдет, жизнь в нашей стране будет отравлена трупным ядом. Мы не настолько наивны, чтобы надеяться на добровольный уход властолюбивых чиновников с исторической сцены. Но под давлением крепнущих «волков» им придется это сделать.

И тут возникает вопрос: а что придется сделать нам? Неужели «с волками жить — по волчьи выть»? Но зачем тогда рожать и воспитывать детей, отдавать их в лицеи, водить в музыкальную школу и художественную студию? Зачем растить их людьми, если востребован будет зверь?

Чтобы ответить на это, зададим еще один вопрос: а может ли кто–то победить волков? И скажем: «Да! С волками может совладать человек, сила духа которого победит животную энергию хищников».

Вот уж действительно, «мы диалектику учили не по Гегелю»! Кому могло прийти в голову лет 15–20 назад, что русское духовенство станет пассионарным, а значит, по сути революционным классом? Вспомните, кто посещал церковь в советские времена. Казалось, вымрут набожные полудеревенские старухи, и она опустеет безвозвратно. Если уж в тех странах, где не было никаких гонений на религию, осталась одна оболочка, одна форма, то что говорить про нас!

Но когда культура жива, пассионарность как бы кочует, перемещается от одной группы к другой. Иссякла у рабочих, иссякла у либеральной интеллигенции, но прорезалась у священников «последнего призыва» и у людей необязательно воцерковленных, но обязательно ощущающих себя частью традиционной русской культуры. Не мыслящих без нее жизни и потому готовых ее защищать, как саму жизнь.

И даже если бы пассионариев была жалкая горстка (хотя это уже не так!), исход их борьбы с субпассионариями все равно был бы предрешен — потому они и пассионарии, что могут чуть ли не в одиночку свернуть горы. Пассионарных людей и не должно быть очень много — иначе быстро происходит перегрев и занимается пожар, в котором сгорают все, кто оказался поблизости. А перемещение пассионарного заряда в церковную среду радует нас еще и потому, что дает надежду на более или менее мирное развитие событий. Ведь в пассионарности священников нет агрессии, а есть сдержанная, спокойная сила, при встрече с которой «болонки» и даже «волки» — которых, кстати, вовсе не «тьмы и тьмы и тьмы», это очередной миф, созданный для устрашения обывателя! — поджимают хвосты.

Думаем, что оплевывание церкви будет сейчас нарастать, но приведет только к дальнейшей консолидации культурных людей. Вообще, пора перестать реагировать на наклейки, вывески, фальшивые приманки, однообразные жупелы. Пора повзрослеть и ориентироваться на суть, а не на оболочки. Взрослый человек не должен из подросткового упрямства сохранять верность своим кумирам.

Идолопоклонство — признак незрелости. Вот и из свободы не стоит делать идола. Настоящее освобождение ощущаешь тогда, когда черное называешь черным, а белое — белым. И не пытаешься оправдать чужую подлость и собственную трусость.

Впрочем, русская культура все равно не позволит нам перепутать правду с кривдой.

«Смотри всегда на сердца сограждан. Если в них найдешь спокойствие и мир, тогда сказать можешь воистину: се блаженны».

Это радищевское поучение настигло нас через 250 лет, когда мы, ничего не подозревая, рассеянно листали старую школьную хрестоматию. Казалось бы, миролюбиво–лапидарное, оно вдруг резко ударило в сердце, как предсмертный окрик, как посмертный приказ.

И тогда мы начали писать книгу.

«БЕЛАЯ КНИГА»