А потом ее кто-то вставил, и я осознал, что сижу на крыше собственного дома, а на коленях у меня лежит мертвая девушка, которую я знаю всего несколько дней. Но как она попала ко мне на колени, я не помнил.
Все мои чувства и эмоции словно умерли, осталось только восприятие. Я фиксировал происходящие события, словно цифровая камера, поставленная на запись и забытая своим владельцем. Может быть, переживания придут позже, если это «позже» когда-нибудь наступит, но в тот момент мне все было по барабану. Вот он, апофеоз истинного пофигизма!
Мизансцена на крыше несколько поменялась. Братаны имели место быть, только уже не совсем в живом состоянии, Мигеля и Азраеля в поле видимости не наблюдалось.
Имел место Скагс с отрубленной рукой, незнакомый мне высокий худощавый человек в элегантном костюме, сшитом по моде прошлого века, маленький бесенок и гигантская птица, размахом крыльев напоминающая птеродактиля, но являющаяся всего лишь увеличенной копией обычного городского голубя, из тех, которые гадят на памятники и являются вечной головной болью всех горожан.
— …дьявольски правильное решение, — сказал элегантный незнакомец и щелкнул пальцами.
Тотчас же под его седалищем оказалось роскошное кресло с резными ножками, обитое каким-то дорогим и экзотическим материалом. Он вальяжно развалился в этом кресле и закурил появившуюся из воздуха сигару. Судя по тому, как смотрел на него Скагс, передо мной было его начальство. Причем из самого верхнего эшелона власти.
— Сатана, — сказал Голубь.
Почему-то меня не удивило, что птица умеет разговаривать. Наверное, от Голубя, умудрившегося вымахать до таких размеров, можно ожидать чего угодно.
— Зови меня Князем, — сказал Сатана. — Так мне привычнее. Скагс, мальчик мой, я вижу, в наших рядах пополнение?
— Да, Князь, — сказал Скагс, хищно улыбаясь. — Думаю, мы найдем для него самую пыльную работенку во внешнем круге.
— Нет! — взвизгнул бесенок.
Странно, подумал я, почему это бесенок не хочет возвращаться в ад?
— Найдем, — сказал Князь.
— Нет! — раздался голос настолько могучий, что у меня зазвенели все внутренности. Барабанные перепонки готовы были лопнуть от невыносимой нагрузки, и в то же время казалось, что источник голоса находится непосредственно внутри моего черепа. — Будем милосердны!
— Ты бы проявился, — сказал Сатана. — А то как-то неудобно беседовать, знаешь ли.
— Хорошо.
И на крыше вдруг заполыхал огненный куст.
Не горящий куст. Горящий куст подразумевает объятое пламенем растение. Никакого растения не было и в помине, было только пламя, по форме и размерам напоминающее живую изгородь. Куст огня.
В тот же миг бесенок вспыхнул ярким белым пламенем, и три удара сердца спустя от него не осталось даже пепла.
— Впечатляет. С пиротехникой ты всегда был на короткой ноге, — сказал Сатана. — Голубчика своего тоже спалишь?
— Нет, — сказал огненный куст. — Я вижу, что он заблуждался и действовал исходя из благих намерений.
— Благие намерения ведут ко мне, — напомнил Сатана.
— Я вижу, что он хотел сделать, — сказал огненный куст. — Он хотел привлечь мое внимание к проблемам созданного мною мира и напомнить мне об ответственности, которую я сам на себя возложил и которую теперь не имею права снять. Я уделял этому миру слишком мало внимания в последние годы.
— Века, — сказал Сатана.
— Может быть, — согласился огненный куст. — Я виноват в том, что произошло с Азраелем. Я признаю свою вину. Мне не стоило бросать свои творения на произвол судьбы. Я был слишком увлечен созданием новой Вселенной, но теперь это дело забыто. Отложено на неопределенный срок. У меня слишком много дел на Земле.
— Это верно, — сказал Сатана. — Давай поговорим о деле. Поскольку обе стороны, заключившие пари, мертвы, можем мы его аннулировать?
— Да.
— Чудесно. Как будем решать вопрос с Разрушителем?
— Вопрос уже решен. Он сделал свой выбор. Он более не Разрушитель, если сам того не пожелает.
— Я готов оставить его в покое. А ты?
— Да. Его жизнь и смерть отныне будут протекать на общих основаниях, и Суд будет справедлив. Его будут судить только за то, что он сделал в этой жизни, не принимая во внимание прошлые воплощения, когда он служил тебе.
— Договорились, — сказал Князь. — Кстати, мальчики тут немного набезобразничали, если ты еще не заметил, но начал все твой. Тебе и прибираться.
— Согласен. Все павшие невинные жертвы будут воскрешены. Все разрушения устранены. Прошу только об одном, этих (тут тела пацанов вспыхнули тем же ослепительным пламенем, что и бесенок минутой ранее) забери с собой сразу. Не стоит терять времени на Суд, пусть их наказание начнется уже сегодня.
— Легко и непринужденно, — сказал Князь. — Вампира не вернешь? Он, между прочим, за правое дело бился.
— Нет, об этом даже не проси. Я не буду воскрешать создание, лишенное души.
— Нет так нет, — сказал Князь. — С Голубчиком твоим что будем делать?
— Я сам его накажу.
Голубь в момент уменьшился до подобающих птице его калибра размеров, взмахнул крыльями и исчез, взлетев, как американский истребитель «харриер», вертикально вверх.
— Тогда все вопросы можно считать улаженными, — сказал Князь. — Приятно было снова поговорить. Пойдем, Скагс.
— Еще увидимся.
— Вот в этом я никогда не сомневался, — сказал Князь, щелкнул пальцами и исчез вместе со Скагсом, его топором, отрубленной рукой и креслом.
И тут я осознал, что на крыше, кроме меня и огненного куста, никого не осталось. Поправка: осталась Марина — и она, о чудо, зашевелилась на моих руках. Кровь исчезала с ее лица, а страшная рана от пистолетной пули затягивалась сама собой.
— Спасибо, — сказал я.
Я осторожно переложил ее голову со своих колен и встал. Мне показалось, что разговаривать с огненным кустом сидя будет с моей стороны верхом неприличия.
— Самое малое, что я мог сделать после того, что натворили мои сотрудники. Я вынужден принести тебе свои извинения, смертный. Так не должно было быть.
— Да ничего, — сказал я. — Принято. С подбором персонала всегда проблемы.
— Ваша память, твоя и твоей подруги, о событиях последних дней будет стерта, — сказал огненный куст. — Смертные не должны помнить таких вещей.
— Но я сохраню из всего этого хоть что-нибудь?
— Да, сохранишь. Ты сохранишь нечто более драгоценное, чем обычная память. Я благословляю вас, дети мои.
— Но мы с ней знакомы всего пару дней…
— Смертный, ты забыл, где заключаются браки.
— О, — сказал я. — Полагаю, если моя память все равно будет стерта, нет никакого смысла задавать тебе вопросы?
— Я знаю, о чем ты хочешь спросить.[48]
— И что бы ты ответил, если бы я спросил?
