всякий на моем месте. Я отыскал ближайшую дверь (она была в двух шагах от окна) и стал дожидаться, когда ее откроют. Прошло пять минут; полная тишина. Я кашлянул, тихонько постучался; дверь не отворилась. Я стал ее рассматривать более внимательно, надеясь найти ключ или щеколду; к моему величайшему удивлению, я обнаружил на ней висячий замок.
«Ревнивец еще не вернулся домой!» — подумал я. Я поднял камешек и бросил его в окошко. Он стукнулся о деревянную ставню и упал к моим ногам. «Черт возьми! Что же, римские дамы воображают, что всякий носит с собою в кармане веревочную лестницу? Мне не говорили о таком обычае».
Я постоял еще несколько минут, все так же напрасно. Мне только почудилось раза два, что ставни слегка дрогнули, как будто изнутри хотели их приоткрыть, чтобы посмотреть на улицу. Через четверть часа мое терпение истощилось, я закурил сигару и пошел своей дорогой, постаравшись, однако, запомнить местоположение дома с замком на двери.
Обдумывая на другой день это приключение, я пришел к следующему выводу: какая-то молодая римлянка, вероятно, очень красивая, заметив меня во время моих прогулок по городу, пленилась моими скромными достоинствами. То, что она выразила мне свой пыл только таинственным цветком, объяснялось либо тем, что ее удержала от большего честность и стыдливость, либо тем, что ей помешало присутствие какой-нибудь дуэньи, а может быть — проклятого опекуна, вроде Бартоло, приставленного к Розине[10]. Я решил устроить форменную осаду дома, где обитала эта инфанта.
С этой благородной целью я, сделав себе лихую прическу, вышел из дому. Я надел новый сюртук и желтые перчатки. В таком наряде — шляпа набекрень, увядшая роза в петлице — я направился к улице, названия которой я еще не знал, но которую нашел без труда. Дощечка над мадонной[11] гласила, что зовется она
Такое название меня удивило. Я сразу же вспомнил портрет Леонардо да Винчи и истории с таинственными предчувствиями и всякой чертовщиной, которые накануне мы рассказывали у маркизы. Затем я подумал о том, что существует любовь, предопределенная небом. Почему бы предмету моей любви не зваться Лукрецией? Почему бы ей не походить на Лукрецию из галереи Альдобранди?
Было светло, я находился в двух шагах от очаровательной особы, и никакая мрачная мысль не примешивалась к чувствам, которые я испытывал.
Я стоял напротив того дома. На нем значился № 13. Плохое предзнаменование... Увы, дом этот нисколько не соответствовал представлению, которое я о нем себе составил, видя его ночью. Это отнюдь не было палаццо, совсем напротив. Я увидел ограду, потемневшую от времени и поросшую мхом, сквозь щели которой просовывались ветви запущенных плодовых деревьев. В углу сада возвышался маленький двухэтажный домик с двумя окнами на улицу; оба они были закрыты старыми ставнями, снабженными с наружной стороны множеством железных пластинок. На входной двери, очень низкой и украшенной стершимся гербом, висел, как и вчера, огромный замок с цепью. На двери было написано мелом: «Дом продается или отдается внаем».
Однако я не ошибался. Дома с этой стороны улицы были столь редки, что невозможно было смешать этот дом с другим. Конечно, это был тот самый замок, и, что еще важнее, два лепестка розы, лежавшие на панели около самой двери, с точностью указывали то место, где накануне я получил от моей возлюбленной знак ее чувства, и в то же время свидетельствовали, что панель перед ее домом не подметалась.
Я обратился к каким-то беднякам, жившим по соседству, чтобы узнать, где обитает сторож этого таинственного жилища.
— Он здесь не живет, — был короткий ответ.
Мне показалось, что вопрос мой не понравился тем, кого я спрашивал, и это еще более подстрекнуло мое любопытство. Заходя по очереди во все двери, я наконец очутился в каком-то темном подвале, где сидела старуха, которую можно было принять за колдунью, так как около нее был черный кот и она что-то варила в котле.
— Вам угодно осмотреть дом госпожи Лукреции? — спросила она. — Ключ у меня.
— Отлично. Покажите мне дом.
— Что же, вы хотите его снять? — спросила она, недоверчиво усмехаясь.
— Да, если он мне подойдет.
— Он не подойдет вам. Но, если вы мне дадите на чай, я вам его покажу, пожалуй.
— Охотно.
Заручившись моим обещанием, она проворно встала со скамейки, сняла со стены заржавленный ключ и повела меня к дому № 13.
— Почему дом этот называется домом госпожи Лукреции? — спросил я.
Старуха захихикала:
— Почему вы называетесь иностранцем? Не потому ли, что вы иностранец?
— Хорошо, но кто была эта госпожа Лукреция? Какая-нибудь римская матрона?
— Как! Вы приехали в Рим и никогда не слыхали о госпоже Лукреции? Когда мы войдем, я вам расскажу ее историю. Но что еще за чертовщина с этим ключом? Я не знаю, что с ним, он не поворачивается. Попробуйте сами.
Действительно, надо полагать, что этот ключ и замок давненько не встречались между собой. Все же, после того, как я выругался несколько раз и достаточно поскрипел зубами, мне удалось повернуть ключ. Но при этом я разорвал свои желтые перчатки и едва не вывихнул руку. Мы вошли в темный коридор, куда выходил ряд низеньких комнат.
Потолки, занятно разукрашенные, были покрыты паутиной, под которой с трудом можно было разобрать остатки позолоты. Запах плесени во всех комнатах ясно показывал, что в них давно никто не жил. Никакой мебели не было. Клочья старых кожаных обоев свисали с отсыревших стен. Судя по лепке некоторых консолей и по форме каминов, я решил, что дом был выстроен в XV веке и, надо думать, был когда-то обставлен с некоторым изяществом. Окна с мелким переплетом, в которых большая часть стекол была выбита, выходили в сад, где я заметил цветущий розовый куст, несколько плодовых деревьев и большое количество цветной капусты.
Обойдя все комнаты нижнего этажа, я стал подниматься во второй, где я увидел накануне свою незнакомку. Старуха пыталась меня удержать, уверяя, что там нечего смотреть и что лестница в плохом состоянии. Но, видя мое упорство, она пошла за мною следом с явным неудовольствием. Комнаты в этом этаже были очень похожи на нижние, только они были не такими сырыми; потолки и окна тоже были в лучшем состоянии. В последней из комнат, куда я зашел, стояло широкое кресло, обитое черной кожей, и, странное дело, оно не было покрыто пылью. Я сел в него и, найдя, что в нем достаточно удобно слушать, попросил старуху рассказать мне о г-же Лукреции. Но предварительно, чтобы освежить ее память, я дал ей несколько паоло[12]. Она прокашлялась, высморкалась и начала так:
— В языческие времена был император Александр[13], у него была дочь, прекрасная, как ясный день, которую звали госпожа Лукреция. Да вот взгляните!..
Я быстро обернулся. Старуха показывала мне на консоль, поддерживавшую главную балку зала. Она изображала грубо вылепленную сирену.
— Да, — продолжала старуха, — она любила повеселиться. А так как отцу это могло бы не понравиться, то она выстроила себе вот этот домик, где мы с вами находимся.
Каждую ночь спускалась она с Квиринала[14] и приходила сюда развлекаться. Садилась у этого окна и, когда по улице проходил какой-нибудь красивый кавалер, вроде вас, сударь, зазывала его. Можете себе представить, как его здесь принимали! Но мужчины болтливы, некоторые из них по крайней мере, и своей болтовней могли ей повредить. И она принимала свои меры. Когда она прощалась со своим милым, на лестнице, по которой мы с вами подымались, уже стояли ее прислужники. Они живо с ним расправлялись, а потом зарывали в этих грядках цветной капусты. Вы не поверите, сколько костей выкопали в этом саду!
Долго она забавлялась таким образом. Но вот как-то раз вечером проходит под окном брат ее, Сикст Тарквиний. Она не узнала его. Зазывает к себе. Он подымается. Ночью ведь все кошки серы. И с ним сталось то же, что со всеми. Но он оставил у нее свой носовой платок, на котором было вышито его имя.
