когда проговорила эти слова.
В течение десяти секунд после того, как она произнесла имя сына, Анна слышала громкий стук своего сердца.
— Я отдал их. — Голос его был натянутым.
Сердце ее дрогнуло, и она слегка пожала плечом. Но это едва заметное движение говорило о слишком многом.
— Когда?
— Три недели назад. — Джерри снова уставился на горизонт, раскинувшийся перед ним. — Лаусам нужны были некоторые вещи для их ребенка.
Последние напоминания об их сыне были убраны с глаз… У Лаусов было восемь детей! И это так несправедливо! Они забрали вещи, которые она сшила для Адама собственными руками…
Она чуть не задохнулась от негодования и от низменной зависти, от которой никак не могла избавиться.
— И ты даже не спросил меня?
Анна отвернулась к иллюминатору. Они летели над горными выработками Тома Прайса. Разбросанные домики, черные дыры в земле…
Ярость, зависть, предательство и все эти напрасные сожаления…
Ей надо с этим покончить, найти с Джерри какой-то общий язык, или они никогда не проживут вместе этих двух недель.
Почему Мелани не просыпается? Если она издаст хоть один звук…
— У них угрожающее положение, они могут все потерять.
Она не сразу поняла, о чем он говорит.
— Я подумал, что ты поймешь. Люди гораздо важнее, чем вещи. Разве ты не говорила эти слова каждый раз, когда отдавала наши вещи другим? — проворчал он, и голос его раздался словно издалека.
— Мне казалось, ты об этом уже забыл, — ответила она без всякого выражения.
— Я помню все. — Взгляд его был холодным, и она снова вздрогнула. Когда она ничего ему не ответила, он вздохнул с преувеличенным терпением, которое она ненавидела. — Скажи, что у тебя в голове, Анна? Мы должны выбраться из этой безумной неразберихи, в которую оба попали.
Наконец-то Джерри задал ей вопрос, а не просил вернуться домой.
— Мы ничего не можем поделать, Джерри. Ничто не может измениться. Все кончено.
— Именно поэтому ты позвонила мне и именно поэтому находишься сейчас здесь?
Его ледяной тон заставил ее защищаться.
— Я не знаю другого мужчины, который бы так хорошо скрывал свои чувства. Если ты вообще испытываешь какие-то чувства…
Он нахмурился, взглянув на горизонт, будто там скрывалась какая-то опасность.
— Когда-нибудь ты поймешь, что случилось с нами год назад, и не будешь думать только о своей боли. И тогда поймешь, что бегство твое было напрасным.
— Я не убегала ни от кого. Я оставила тебя. — У нее не было выбора: Адам являлся ей во сне, и она видела его холодное, милое, спящее личико. Спящее вечным сном — в холодном белом гробу, а не в теплой небесно-голубой колыбельке, которую они приготовили ему, с яркими игрушками, подвешенными над ней, чтобы ребенок смеялся, тянулся к ним ручонками…
— Ты никогда не говорила мне об этом.
Анна услышала язвительный смех и сама не поверила, что это смеется она.
— Ну, расскажи мне о своем плане зачатия. Какую роль ты будешь в нем играть? Горшка или чайника?
Очень тихо, так тихо, что голос едва был слышен за гулом мотора, он ответил:
— Доктор пока велел тебе повременить.
— И конечно, это единственное, что тебя останавливает, — бросила она. — Ты просто гений общения. Твои чувства всегда открыты другим. — Он ничего не ответил, и она сорвалась: — Я всегда делала это за тебя! Я разговаривала, я любила, а ты и не пытался это делать. И впервые за двенадцать лет я перестала крутиться вокруг тебя, делиться каждой своей эмоцией. Я ушла — и перестала нуждаться в твоем руководстве, в твоем стремлении все делать правильно. И ты этого не вынес. Ты единственный, кто приезжал ко мне за все эти месяцы, но я не вернулась домой, как ты ожидал. Наверное, тебя это обескуражило? Великий Джерри Вест потерпел поражение, да еще от своей собственной жены! Все, наверное, смеются над тобой? Или, еще хуже, жалеют тебя?
— Да, я к этому не привык. Но я все еще здесь.
Анна заморгала глазами. Что это значит? Холодный, бесчувственный Джерри Вест, король Джарндирри, действительно почувствовал себя проигравшим?
Тихий плач раздался позади них, когда она пыталась понять, что он ей сказал. Плач усилился. Ребенок, казалось, чего-то испугался.
Обрадовавшись, что у нее есть дело, Анна расстегнула ремень и направилась к Мелани. Взяв на руки малышку, она стала укачивать ее, но Мелани лишь еще громче заплакала. Анна села на заднее сиденье, положив девочку на колени, и та стала толкать ее головой, тянуть себя за уши и смотреть на Анну с мольбой и негодованием.
— Что с ней происходит? — растерянно произнесла Анна. — Может, она хочет есть или ей надо поменять подгузники?
Она не ожидала никакого ответа, поэтому вздрогнула, когда Джерри сказал:
— Наверное, ее испугали незнакомая обстановка и, кроме того, давление. У всех людей закладывает уши на высоте, но взрослые знают, как с этим справляться, а дети начинают плакать. Дай ей попить из соски. Сосательное движение должно помочь.
Он оказался прав. Когда Анна достала теплую бутылочку и приложила соску к губам Мелани, малышка стала жадно сосать. Красные пятна с ее личика постепенно исчезли. Оставив свои уши в покое, девочка крепко обхватила бутылку руками, продолжая усиленно сосать, а затем, оторвавшись на миг, улыбнулась Анне, и сердце той чуть не разорвалось от радости и любви. Прекрасная, дорогая девочка…
— Дай ей печенье, когда она покончит с соской. Жевание также уменьшит давление, — сказал через секунду Джерри.
Анна не сомневалась в том, что он дает дельные советы. Доказательством его правоты было то, что Мелани цепко схватила подсушенный хлеб, который назывался «печеньем для самых маленьких», и с удовольствием стала грызть его.
— Спасибо тебе, — сказала Анна немного позже, когда ребенок был посажен в детское сиденье: в свежих подгузниках и с перемазанным крошками печенья ртом. — Откуда ты знаешь… что делать в таких случаях?
— Отец научил меня летать, когда мне было двенадцать лет, — коротко сказал он.
— И?.. — побудила его она, когда Джерри замолчал. Он так редко говорил о своем отце, который умер, когда сыну было всего четырнадцать…
— Ник был примерно такого же возраста, как сейчас Мелани. Мать попросила меня взять его с собой, когда я поехал с отцом и Энди, — ей хоть часик надо было спокойно поспать. Она снабдила нас бутылочками с молоком и сухим печеньем, чтобы малыш мог вынести давление в кабине, но забыла дать запасные подгузники. — Джерри усмехнулся.
Анна была ошеломлена его неожиданной откровенностью — ведь Джерри ничего не рассказывал ей о своем детстве.
— Так кто же из вас подлизывался к матери больше всего? — поддразнила она его, стараясь говорить весело и непринужденно, чтобы скрыть свое недоумение.
— Отец. — И все, без всяких пояснений. Ей хотелось, чтобы он рассказал ей побольше, но одно- единственное слово содержало в себе множество чувств: смирение, горечь, гнев и море так и непобежденной боли. И оцепенение бесконечной потери…
Может быть, Джерри переживает больше, чем она предполагает?
До нее доходили слухи, что отец его покончил жизнь самоубийством, когда потерял свои имения в
