Понты и волшебство

type='note'>[38]
Я стар и немощен, в мозгах осталась каша.[39]
Вдруг ты ко мне явилась, словно чудо.[40]

Ты — солнца луч, мне посланный в подарок,
Ведь в темном царстве я бродил без срока,[41]
Я без тебя сгораю, как огарок.
С тобой я — факел… Нет, с другого бока.[42]

Тебя сравнили с черепашкою морскою,[43]
Ведь к смыслу слов жестока рифма,[44]
Я на певицу ту смотрю с тоскою,[45]
Ты для меня желанна, словно нимфа.

Твоя девичья красота, и нежность губ,
И блеск волос, и поцелуя сладость
К судьбе раба меня влекут,
И что ж, мне это рабство в радость,[46]

Пускай зима,[47] и холодно, [48] и «Волга»,[49]
И хачики с канистрами навстречу,[50]
Я грустен, коль тебя не вижу долго,
Я туп, я не владею даже речью.[51]

Тебе восемнадцать, а мне двадцать шесть,[52]
Ты любишь «Энигму»,[53] а я — рок-н-ролл.
Однако мне радостно, что все это есть.
Пока ты со мной, мне не нужен футбол.[54]

Ты часто обидчива, часто жестока,[55]
Я ж — старый моральный урод.[56]
Во мне уж не осталось жизни сока.
Ночами плачу, часто вру… Ну вот.

И день прошел, закончен стих,
Сейчас пойду я в детский сад за братом,[57]
Я буду громок, буду тих.
Но по тебе во мне тоскует каждый атом.

Я не поэт, эмоций певец,
И стих мой нескладен, и рифма не та,[58]
И видно, что скоро наступит конец,
Тому, что назвал я просто: «Мечта».

Но стоит лишь тебя увидеть,
Такую юную, румяную с мороза,[59]
То прозу жизни я готов возненавидеть.
Подать мне стих! К чертям такая проза![60]

Вот я вижу, как вы хихикаете. А зря. В ту пору это был крик души.

Сейчас я и сам хихикаю. А все равно, когда я пишу эти строки и препарирую поэзию собственного производства, становится печально.

Почему мы расстались? Тому было много причин.

Она любила меня, часто говорила мне об этом, но, даже если бы она молчала, я все равно видел бы это в каждом ее взгляде, в каждом жесте. Она любила меня и хотела за меня замуж.

Я жениться не хотел. Даже не то чтобы не хотел, я просто не был к этому готов. Или не чувствовал себя готовым.

Любил ли я ее? Скорее да, чем нет, говорю я сейчас, пытаясь быть честным с самим собой.

Это был странный роман. Я уже указывал, что у нас не было большого выбора мест для встреч, бизнес мой только начинал развиваться, и большую часть времени мы проводили на работе. Это был роман почти без секса. Это был роман взглядов, жестов и мимолетных, словно украденных, прикосновений. Это был роман долгих разговоров, разговоров ни о чем и обо всем. Это было странно. Но, когда это закончилось, я понял, что это было хорошо.

Я был старше ее, и ей со мной было интересно. Она была младше меня, и мне с ней было легко.

Она не была наивна, восемнадцатилетние девушки в наше время редко бывают наивными, но она была чиста. Конечно, она заводила меркантильные разговоры, говорила, что мечтает о выгодном замужестве, но это были слова. Она была романтиком, она жаждала роз, признаний в любви и благородного и чуткого принца на белом коне.

Я не был принцем. К тому моменту я был уже не один раз бит этой жизнью, а занятия бизнесом в нашей стране выдавят романтику из кого угодно.

Но правда заключалась в том, что я испугался. Наши отношения, эти странные отношения, что ни говори, дошли до своей критической точки, и у меня не хватило смелости сделать следующий, логически вытекающий из предыдущих шаг.

Я не говорил ей о любви. Я любви боялся. Любовь — это самая страшная ответственность, которую может взять на себя человек.

После того как ты сообщаешь человеку, что любишь его, и слышишь ответное признание, ты становишься ответственным за все. За счастье и покой, за будущее этого человека, за все его возможные ошибки и промахи, за его победы и неудачи. Экзюпери был прав, он был чертовски мудрым, этот француз.

Я просто не хотел брать на себя эту ответственность. Эмоциями и чувствами я желал ее, желал так страстно, что Ромео по сравнению со мной был малышом из подготовительной группы детского сада. Но разумом, черт бы его драл, этот разум, я понимал, что счастлива она со мной не будет. Я не годился ей в мужья, чисто технически не годился, как деталь от «запорожца» никогда не встанет на «мерседес». Из нашего брака не вышло бы ничего хорошего. В быту я просто невыносим, и я не хотел, чтобы она это узнала. Помните, как сказал Маяковский: «Любовная лодка разбилась о быт»? Я не хотел, чтобы и с нашей лодочкой произошло нечто подобное.

Поэтому, когда наши отношения начали остывать, я позволил им остыть. Не буду говорить, как трудно это было и чего это нам обоим стоило. Мы не кричали друг на друга, не предъявляли никаких претензий и