Жакерия

Сивард. Вперед! Мечи наголо! (Приближается с несколькими латниками, чтобы схватить Морана.)

Моран (своим единомышленникам). На помощь! Поддержите меня, друзья!

Симон (брату Жану). Отец Жан! Мы все вас любим, но не трогайте Морана, не то мы будем против вас.

Рено (брату Жану). Отец! Пусть он останется в деревне! Какая польза от солдата поневоле?

Брат Жан. Нет, нет. Другим нужен пример.

Сивард. Научим этих негодяев военной дисциплине! За Сивардом! За Сивардом!

Броун (брату Жану). Пустить в него стрелу? Тем все и кончится.

Оборотень. Пускай, молодчик. Я всегда недолюбливал этого труса Морана.

Рено (Броуну, который натягивает лук). Остановись, не то половина наших людей погибнет от меча своих же братьев.

Симон. Мы не потерпим, чтобы англичане тронули одного из наших.

Мансель (Морану). Да простит тебя святой Лёфруа, Моран! Боюсь, как бы ты не наделал большой беды.

Тома (крестьянам). Апремонцы! Если англичане на вас нападут, мы вас поддержим.

Толпа крестьян. Не выдавать апремонцев! Поддержим честь Франции! Долой англичан! Монжуа Сен-Дени! (Угрожающе наступают друг на друга.)

Рено (брату Жану). Отец! Видите, какая свалка начинается? Уступите им в чем-нибудь.

Мансель (Морану). Мечи обнажены, и стрелки уже натягивают луки. Не будь же так упрям, Моран!

Моран (струсив). Я охотно соглашусь на все разумное, только не дайте этому страшному англичанину пустить в меня стрелу.

Мансель. Успокойтесь, люди добрые! Помиритесь!

Рено. Опустите оружие! Во имя святого Лёфруа, никаких ссор в Лиге общин!

Моран. Я не хочу быть виновником ничьей смерти. А потому я согласен остаться до Иванова дня, если досточтимый отец этим удовольствуется.

Брат Жан. Начальнику вступать в сделки со своими солдатами?

Сивард (брату Жану). Тут вавилонское столпотворение, но у них силы больше.

Д'Акунья. Их двадцать против одного. Они нас перебьют, если вы не согласитесь на их требования. Если б мы еще были на конях...

Брат Жан (помолчав). Раз эти благородные атаманы меня за него просят, то я прощаю ему. Пусть он послужит до Иванова дня. Если тогда война еще не кончится, все равно он и другие вроде него могут уйти. Со мной останется достаточно молодцов. (В сторону.) Только бы мне вывести их отсюда, уж я сумею помешать им возвратиться.

Рено. Мир! Мир! Слава святому Лёфруа! На Мо! Живо в поход!

Все. На Мо! Идем на Мо! Закончим войну!

Д'Акунья (Сиварду). Вы видите, как мало смысла помогать этим тварям. Они уже готовы разбрестись во все стороны, не думая о том, что у французских дворян есть еще войско в Париже.

Сивард. Чего же вы хотите? Помогать мужику — все равно что мыть голову ослу.

Все уходят.

КАРТИНА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Лагерь мятежников по дороге в Мо. Палатка совета.

Брат Жан, предводители крестьян и вольных отрядов.

Брат Жан. Вот видите, они явились к нам для переговоров. А разойдись мы по домам, они набрались бы смелости и разбили бы нас по частям.

Симон. Не спорю. Посмотрим, однако, чего они хотят.

Брат Жан. Ввести их.

Входят Жан де Белиль и мэтр Ивен Лангуаран.

Кто вы, мессиры, и что вам нужно от верховного совета общин?

Белиль. Высокодоблестный военачальник! Меня зовут Жан де Белиль, я придворный рыцарь. А этот мессир — ученый, доктор прав, мэтр Ивен Лангуаран. Мы оба посланы нашим грозным сеньором, герцогом Нормандским, правителем королевства, для переговоров о мире.

Лангуаран. То есть для того, чтобы выслушать ваши жалобы и удовлетворить их, если это окажется возможным.

Белиль. Это изложено в письмах, которые мы имеем вам вручить. (Передает письма брату Жану.)

Лангуаран (Белилю). Мессир Жан! Как вам известно, говорить надлежит мне. Моя речь готова, и я прошу вас мне не мешать.

Белиль (тихо). С богом! Но покороче, пожалуйста.

Лангуаран. Хм... хм... хм... (Снимает шапку и трижды кланяется, затем надевает шапку, откашливается и откидывает длинные рукава.)

Брат Жан. Начинайте же, мы слушаем.

Лангуаран. Господин! И вы, господа! Анаксагор[77] , древний философ и врач Дионисия Первого[78], короля Сицилии, на вопрос упомянутого Дионисия о том, что, на его взгляд, полезнее всего для благоденствия государства, ответил, что есть два условия, необходимые для общественного блага, и третье, столь же обязательное.

Моран (к Рено). Ты что-нибудь понимаешь?

Симон. О чем это он разглагольствует?

Оборотень. Да по-французски ли он говорит?

Брат Жан. Ближе к делу, доктор.

Лангуаран. Так вот, господин, и вы все, господа! (Обнажает голову.) Знаете ли вы, каковы эти три условия? По мнению философа Анаксагора, primo — это добрый король; secundo — плодородная почва; tertio — мир, id est[79] — доброе согласие между королем и его народом. Но, может быть, вы, господин, и вы, господа (обнажает голову), здесь остановите меня, возразив, что вышеупомянутый ученый философ Анаксагор был только нечестивый язычник, что он поклонялся ложным богам и что он был вполне, как выражаются наши учителя, римляне, toto coelo, tota via aberrans[80] в делах религии, что он не ведал установлений нашей святой матери церкви и священного учения господа нашего и спасителя Иисуса Христа. (Обнажает голову и