Жена водителя «Бриарея» достала пачку радиопротектора — безвкусной крупы, похожей на толченый коралл.
— Как будто нет простой взрывчатки, — недовольно гнул свое механик. Он поглядел на входной клапан — тот был хорошо застегнут, но у линии смычки все же накопилась щепотка пыли. Где-то в этой пудре таились частицы активного шлака; прогорев в аду взрыва, он был почти безвреден, и горсти крупы на ужин хватало, чтобы дезактивировать и вывести из организма радикалы — так, во всяком случае, обещала надпись на пачке. Но хотя пресса и колониальное TV на этот счет помалкивали, все знали, что больных и уродов рождается все больше.
— Они обещали, что прекратят взрывать.
— Они тебя спросить забыли, — допив кофе, поднялся старшина. — Ночевать будем в машинах. Радио — экранировать. Всем спокойной ночи.
Стучать в дверь палатки трудно, но кто-то постучал снаружи — это прозвучало как похлопывание.
— Хозяева дома? — голос был мужской, надтреснутый. Водитель «Бриарея» потянулся за оружием — хотя наличных денег у отряда было чуть, но запчасти, топливо, компактный хай-тэк и женщины представляли собой немалую ценность. Дочь старшины уверенно и быстро подключилась с рации на бортовой компьютер «Голиафа» — шестиногий зверь-великан ожил во тьме и повел головой, оглядывая окрестности видеокамерами. Изображение на крохотном экране метнулось, замерло. «ОДИН ЧЕЛОВЕК», — доложил девушке примитивный «мозг» полуавтомата. Будь незваных гостей даже с десяток, им бы пришлось несладко, поскольку «Голиаф» не разбирает, что топтать и сгребать «руками».
— Поздно гуляешь, — старшина раскрыл клапан. Жизнь и работа вдали от поселка приучают не удивляться, но одинокий бродяга ночью, в полусотне километров от ближайшего жилья — это диковинка, ради которой стоит задержаться у стола и отнять часок от сна.
Куртка с капюшоном, рюкзак на трубчатой рамке со скаткой видавшего виды спальника наверху и большой флягой на боку, крепкие башмаки и брюки, на поясе — цилиндр спасательного маяка. Бывалый ходок. Лицо вошедшего было немолодым, обветренным и смуглым, а на куртке, где сердце, белела нашивка — «Священник». Изредка это смущает грабителей.
— Мир вашему дому, люди добрые.
— Кофе, святой отец? Мясо остыло, могу разогреть.
— Благодарю вас, но я соблюдаю пост.
— Ешьте, это не мясо, — сказал старшина. — Это кошерный волокнистый протеин из дрожжей. Похоже, вам доводилось есть настоящее мясо? — старшина рад был встретить человека, знавшего другое солнце и другие небеса. — Вы откуда родом?
— Я поляк.
Подруга водителя «Самсона» тихо улыбнулась; вместе с ней в школе учились поляк и полька, брат с сестрой — веселые, опрятные ребята, каких приятно вспомнить. А другой знакомый ей поляк, Юзеф Галинский, был барменом в поселке Хашмаль, что у термоядерной станции, — такой ласковый…
— Благослови, Господи, нас и дары Твои, от которых по щедротам Твоим вкушать будем. Ради Христа, Господа нашего. Аминь.
— Вы по контракту «Экспа» или…
— По своей воле, — священник пил, не обжигаясь; глаза его были устремлены вдаль, словно он видел нечто сквозь брезент. — Земля загноилась от наших грехов и исторгла нас сюда. Но слово Божие должно звучать всюду, где есть люди.
Молодые внимательно слушали — о Земле, это занятно. Там черт-те что, на Земле-то. Национальные конфликты, этнические чистки, войны, экологический кризис…
— Я счастлив, что мне выпала миссия проповедовать здесь, на краю расселения. Для того, с кем Бог, нет трудностей.
Радости лицо священника не выражало; в его морщинах накопилась тень усталости, губы и веки — словно опалены, но его глаза светились. Он нравился старшине. Да, в отряде важны дисциплина и субординация, но подчас не хватает горячего слова надежды, на долгие дни вселяющего в душу уверенность и стойкость. Работы в полевых условиях не праздник, но священник принес то, что оживляет изматывающее однообразие будней, а еще — ничто так не воодушевляет, как вид человека, добровольно принявшего на себя тяготы служения. Священник не начальник, он доступен и открыт.
— Издалека идете?
— Из Карго-порта к старателям у Реки.
— Ночью на центральном будет взрыв, вы в курсе?
— Нет.
— Хорошо, что вы набрели на нас. Эту удачу стоит отметить. За вами — тост, святой отец.
Отряд оживился; старшина отпер заветный ящичек, женщины быстренько ополоснули кружки. Пахучая бурая жидкость плеснула на донца.
— Для многих из вас, — священник обвел взглядом сблизившиеся лица, — уже ничего не значат такие имена, как Краков, Марсель, Сан-Франциско. Это осталось в далеком, чуждом прошлом, как Ниневия и Карфаген. Ваша судьба — построить город ЗДЕСЬ, — показал он в пол палатки, — на пустом, бесплодном месте. В прошлую ночь я спал под открытым небом; было ясно — звезды, обе луны… Я видел сон — ужасный и величественный.
Кружки выжидающе замерли в руках. «Экспа-Пионер» не вербовала священников; они были либо командированы, либо летели в колонии на свои деньги, из чистого энтузиазма, по зову той страсти, что велит врачам работать волонтерами в очагах смертельных инфекций, инженерам — без приказа лезть в реактор и вручную исправлять поломки, юристам — браться за рискованные расследования, не сулящие ни гроша, но грозящие пулей в затылок. Но инженеры, врачи и юристы не умели видеть вещие сны и толковать их. Поэтому колонисты с уважительной опаской и почтением относились к патерам, гадалкам и иным редким посредникам между реальностью и запредельным миром.
