как человек чести, я бы никогда не прекратил нашу помолвку, я очень хочу жениться на другой. Я потерял своё сердце, как бы глупо ни звучало. И поэтому я так признателен Вам за Ваше решение.
— Мы бы никогда не подошли друг другу, — быстро сказала Эмма, поскольку чёрная волна угрожала накрыть её и выгнать в слезах из комнаты. — Помолвки в детстве являются пережитками прошлого.
— Верно, — согласился Гил, сердечно улыбаясь. — Конечно, люди эпохи Елизаветы любили такие вещи и считали их полезными.
— Вполне.
— Я необыкновенно увлекаюсь обычаями времён королевы Елизаветы, — говорил он, очевидно, поддерживая беседу, чтобы скрыть тот неловкий факт, что им, помолвленным много лет, было не о чем разговаривать.
— В самом деле, — пробормотала Эмма, размышляя о том, где находится её отец. Он обещал, что придёт сюда и сгладит весь процесс. Конечно, он, вероятно, решил перечитать некоторые статьи о диете бабуинов и совершенно забыл, что Керр приезжает.
— Почти так же, как я люблю обычаи французские, — сказал Гил.
Эмма сдвинула брови.
— Я много слышала об этом, — сухо ответила она.
— Так Вы действительно желаете разорвать нашу помолвку? — спросил Керр.
— Ещё сильнее теперь, когда узнала, что Вы хотите жениться, — заметила она холодным голосом.
— Она прелестна, — задумчиво сказал Гил. — Я бы очень хотел, чтобы Вы с ней познакомились. Я чувствую, словно мы с Вами знаем друг друга много лет, хотя мы виделись не часто.
Эмма стиснула зубы, мысленно ругая отца.
— Не часто, — подтвердила она.
— Вы приедете в Лондон?
— Естественно, — сказала она. — Я приеду на остаток Сезона.
— Я Вас ей представлю, — говорил он совершенно хладнокровно. — Она француженка. Боюсь, у меня слабость к женщинам галльского происхождения.
— Я наслышана об этом, — ответила Эмма, задыхаясь от желания придушить этого человека. Она встала с канапе, не думая ни о чём, кроме бегства. Граф так же встал, как и следовало ожидать.
— Боюсь, у меня сегодня много дел, лорд Керр, — она присела в реверансе. — Если Вы простите…
— Но я хочу вам больше рассказать о ней, — сказал он, и Эмма встретилась с ним взглядом, впервые с момента, как она вошла в комнату.
То, что она увидела в его глазах, заставило её застыть, словно она вросла в ковёр.
— Она изящна, как все француженки.
— Разумеется, — шепнула Эмма.
Он шёл к ней, и ей хорошо было знакомо это дьявольское, порочное, насмешливое выражение на его лице, о, как знакомо.
— Она носит волосы распущенными время от времени. И она хороша как в роли королевы, так и куртизанки, если ты понимаешь, о чём я.
Эмма кивнула.
— Но, конечно, мне не следует так разговаривать с невинной английской девицей? Или следует, Эмили?
— Ты.… Когда ты узнал? — шепнула она.
— Ты никогда не думала, что я слышал о том, что ты пишешь декорации?
Её глаза расширились.
— Ты знал до того.… До того, как мы поехали в театр в Гайд-парке?
— В тебе было нечто знакомое, что заставляло меня чувствовать себя неловко и одновременно мне хотелось смеяться.
Теперь он стоял прямо перед ней. Каким-то образом он поймал обе её руки и поднёс к губам.
— А потом ты внезапно сказала мне, что рисуешь декорации. Дорогая, ты единственная женщина в Англии, кто этим занимается. Как ты могла подумать, что я не знаю об этом?
— Но это не общеизвестно, — возразила Эмма. — Ни один зритель не знает о том, что я рисую декорации для мистера Тэя.
— Ты забыла о моей крёстной матери, графине Бредельбейн?
— Ох, — Эмма вспомнила все письма, которыми она обменивалась с графиней годами.
— Она развернула безжалостную кампанию, чтобы привести нас двоих к алтарю. — Гил запечатлел поцелуй на её ладони, и у неё снова подогнулись колени. — Итак, дорогая…
Его глаза изучали её лицо.
— Могу я заключить, что ты выполнила не все мои требования?
Румянец вспыхнул на её щеках, и она покачала головой. Что-то скользнуло ей на палец. Тяжёлое, замысловатое кольцо, принадлежавшее когда-то его предкам.
— Я бы хотел попробовать снова, — просто сказал Гил.
Ей было почти больно от улыбки, так глубоко она её ощущала.
— Снова. Снова и снова, Эмма. Каким-то образом, я влюбился в тебя. Во всё, что есть в тебе.
— Не в Эмили? — спросила она, позволяя ему притягивать её всё ближе и ближе к себе.
Он покачал головой.
— Это Эмма, та, которая устроила маскарад, Эмма, которая рисует, Эмма, которая обольстила меня в роли Королевы Титании и в роли самой себя.
Гил страстно поцеловал её.
— И у этой Эммы, чёрт побери, ушло столько непостижимо долгого времени на то, чтобы связаться со мною. Я думал, что умру за эти две недели, Эмма. Я боялся, что разочаровал тебя, и что ты решила найти нового мужа.
— Прости, — шепнула она, обводя дрожащим пальцем тот самый контур его губы.
— Никогда больше так не делай!
— Чего? — она потеряла нить разговора.
— Не отстраняйся от меня. Никогда.
— Ты отстранился от меня, — указала Эмма. — Если ты знал, то почему не приехал на следующее утро? Почему танцевал с той француженкой?
Керр поглядел вниз на неё со своей маленькой, кривой ухмылкой:
— Мне хотелось немного отомстить. За то, что ты потребовала ответной услуги. Мне трудно, как видишь, признать, что я проиграл состязание. Но я был уже готов приехать сам, когда ты, наконец, написала.
Оставалась только одна вещь, один маленький вопрос, который она должна была задать:
— Так ты больше не хочешь однажды вернуться во Францию?
Гил поцеловал её в одно веко и в другое.
— Я покончил с попытками выпасть из кареты, подобно Уолтеру. Я любил его. И люблю тебя. И буду любить дитя, которое у нас появится — его или её. У меня есть страстное желание удержать поводья, Эмма.
— Я люблю тебя, — шепнула она ему в шею. — Je t’adore [25].
— По-английски, Эмма. На чистом, старомодном языке англо-саксов, я тебя люблю.
