и Основа упоминали пчёл во «Сне в летнюю ночь», и мистер Тэй решил, что пчёлы должны роиться на каждом заднике, и неважно, что зрители примут их за летающие бархатцы. Эмма вздохнула, обмакивая кисть в жёлтую краску.
Она как раз наносила финальный штрих на один из трёх ульев, когда открылась дверь.
— Леди Фласкелл, — объявил дворецкий Уилсон.
Эмма положила кисть как раз вовремя, чтобы Бетани метнулась через всю комнату и обняла её.
— Осторожнее, — сказала она, смеясь. — Ты вымажешься в краске.
— Не важно. На мне не что иное, как обноски для поездки.
Эмма отстранила свою младшую сестру на расстояние вытянутой руки и оглядела её, начиная с развевающихся лент цвета шафрана на восхитительной шляпке и заканчивая кончиками шёлковых туфель.
— Обноски выглядят всё лучше и лучше с каждым разом, — заметила она, развязывая свой широкий фартук.
Глаза Бетани сузились при виде её одежды.
— Должно быть, твоё платье создано мадам Мезоннэ! — воскликнула она. — На герцогине Сильвертон был точно такой же наряд шалфейно-зелёного цвета только на прошлой неделе. Об этом говорили все. Какими судьбами ты достала это платье здесь, в деревенской глубинке, даже не приезжая в город?
— У меня есть свои способы, — сказала Эмма, заправляя прядь волос за ухо.
— Что за способы? — наседала Бетани. — Я могла бы умолять, просить и плакать под дверями Мадам, но вполне уверена, что она скорее выполнит заказы других, чем мои.
Эмма поглядела вниз на своё утреннее платье. Оно было сшито в стиле à la militaire[3], из янтарного поплина[4] с гранатовыми пуговицами вдоль лифа. Оно облегало её формы до бёдер и заставляло её чувствовать себя необыкновенно женственным бригадным генералом. Она улыбнулась своей младшей сестре:
— Это не тайна, покрытая мраком. Мадам известны мои мерки, и она просто присылает мне те платья, которые, как она думает, могут меня заинтересовать.
— Прежде чем всем другим? — Сказала Бетани, прищурив глаза.
Эмма усмехнулась:
— Я также плачу ей примерно вдвое больше обычных цен, за её хлопоты. Я должна хорошо одеваться, чтобы поддерживать бодрость духа здесь, в деревне.
— Пфф! Ты могла присоединиться ко мне в Лондоне в любую минуту, если бы пожелала. Мама умерла больше года назад. Правда в том, что тебе нравится сидеть замурованной в четырёх стенах в Сент-Олбанс, Эмма. — Бетани прошла на сцену, всю в свежей краске и в пчелиных ульях. — Как ты можешь предпочитать сидеть без дела в деревне и рисовать? Всех этих насекомых?
— Пчёл. Разумеется.
— Что только подтверждает сказанное мною. Рисовать насекомых, будучи одетой в одно из последних произведений мадам Мезоннэ! Ты совсем лишилась рассудка.
Понимая, что к чему, Эмма видела, к чему всё идёт.
— Мне нравится рисовать декорации, — сказала она.
— Это не имеет значения, — сказала Бетани. — Хоть раз, Эмма, послушай меня серьёзно. Ты в беде.
Она глубоко вздохнула, её грудь внушительно всколыхнулась:
— Тебе угрожает участь незамужней женщины.
— Я прожила двадцать четыре года, будучи незамужней женщиной, — заметила Эмма, открывая дверь. — Может быть, мы отдохнём в утренней комнате и выпьем чаю? Ты, должно быть, утомилась после дороги.
Бетани прошагала через дверь и вниз по холлу, продолжая говорить всю дорогу и не обращая внимания на дворецкого и двух лакеев. Она подытожила, входя в утреннюю комнату:
— Суть в том, что незамужние женщины чудовищно не модны. Если они вообще когда-либо были в моде.
— Уилсон, принесёшь нам поднос с чаем? — попросила Эмма дворецкого.
— Сию минуту, мисс Лудэн, — ответил тот, кланяясь на выходе из комнаты.
— Тебе не следует говорить такое перед Уилсоном, — сказала Эмма, устраиваясь возле камина. — Когда он расстраивается, то страдает болями в желудке.
Бетани плюхнулась на канапе и вывернула наизнанку свой ридикюль.
— Я сделала вырезку из колонки сплетен, которую ты должна прочесть… Ах! Вот она! — Она помахала клочком газеты в воздухе. — Из «La Belle Monde», и здесь говорится достаточно твёрдо, что нет ничего более фатального для женщины, чем отсутствие мужа. Послушай это:
Эмма начала раздражаться.
— У меня есть предполагаемый муж, — сказала она холодно. — Тот факт, что Керр до сих пор не явился для совершения брачного ритуала, не означает, что он не сделает этого в ближайшем будущем. И, кроме того, я решительно отвергаю выводы из этой бессмысленной писанины. Я могла бы найти другого мужа за пять минут, если бы захотела.
— Как давно Керр навещал тебя в последний раз? — спросила Бетани.
Эмма колебалась.
Бетани ответила за неё.
— Он приезжал на прошлое Рождество… Нет! Это было на Рождество два года назад — но тогда он уехал на Континент после гибели брата. А до того… — она остановилась, пытаясь вспомнить.
— Это было три года назад, — проговорила Эмма, слегка удивляясь этому факту. Ей было очень удобно жить так, как она жила всё это время, так что она склонялась к тому, чтобы забыть о существовании своего жениха. — Я так радовалась отсутствию известий от него, пока болела мама, поскольку не хотела её оставлять, что даже не задумывалась о подсчётах. Но он оплакивал своего брата, как тебе известно.
— Оплакивал! — Воскликнула Бетани. — По слухам, он отбыл в Париж и так веселился там, что дрался, по меньшей мере, на двух дуэлях с разъярёнными мужьями. И единственная причина, по которой его больше не вызывали, это то, что он искусно владеет оружием. Он говорил принцу Уэльскому перед всем собранием, что каждую ночь выпивал столько вина, что не запомнил бы, даже если бы у него был роман с самой императрицей Жозефиной.
Эмма засмеялась:
— Требуется чудовищное количество вина, чтобы достичь подобного состояния.
Бетани сердито посмотрела на неё.
— Сущий позор! Этот человек просто позорище! И тебе позор за то, что позволяешь ему вести себя подобным образом. Он даже не приехал принести извинения за свои замечания с прошлой недели, не так ли? Какое бесстыдство! Очевидно, что Керр уже видит тебя в качестве угрюмой вороны у стены бального зала.
— Правда в том, Бетани, что мы едва знаем друг друга. Сомневаюсь, что мы встречались больше, чем три раза. Хорошо, четыре, если считать похороны его брата. Возможно, этот человек возмущён поступком своего отца, подобравшего ему невесту младенческого возраста.
Бетани фыркнула пренебрежительно.
— Ему не следует быть таким дураком. Это превосходная партия, которой не мешает ничего, кроме его собственного бесцветного характера и твоего безмятежного приятия его пренебрежения.
Эмма почувствовала, как в ней вскипает гнев.
— И что, ты предлагаешь, я должна была сделать? Я провела три года, ухаживая за мамой, как хорошо тебе известно. Мне нужно было, когда она умерла, нестись в Лондон и преследовать мужчину, подобно заблудшему ребенку, пропустившему ужин?
— Конечно, — сказала Бетани. — Женщина должна думать о браке, поскольку у мужчин нет склонности к этому. Что может побудить такого мужчину предстать перед алтарём? Ему не нужно твоё
