когда убийца с дочерью тронутся к выходу. А вдруг они выйдут прежде, чем он вырвется на свободу?
Скейс почти не чувствовал времени. В течение первого часа он сидел в своем углу, будто окаменевший, опасаясь в глубине души, что Мэри Дактон услышит отчаянный стук его сердца, ощутит его тревогу. В основном Норман смотрел, как мокнут под дождем унылые поля, поникшие деревья, незнакомые городки с почерневшими домишками, деревни, похожие на заброшенные выселки погибшей цивилизации, как поднимаются и вновь опадают вдоль дороги блестящие провода. Спустя примерно час ливень кончился, из-за туч вынырнуло яркое знойное солнце, и над раскисшей землей выросли тонкие прозрачные струйки пара. В какую-то минуту вследствие причудливой игры света вагон отразился в собственных окнах, и Скейсу привиделись бледные тени пассажиров, летящих по воздуху в чинных и недвижных позах манекенов, с пустыми, серыми лицами трупов. Лишь единожды его взгляд сосредоточился и ненадолго ожил. Поезд притормозил в окрестностях Донкастера, и в краткое мгновение неестественного покоя Норман заметил у края раны высокие, сильные стебли цветов в белой пене тонких, нежных лепестков. Цветы напомнили о воскресных вечерах в методистской школе, куда мать отправляла его мальчишкой — видимо, чтобы не путался под ногами. В августе школа праздновала годовщину, и дети украшали ее луговыми букетиками. Однако грубое викторианское здание из громоздкого темного камня безнадежно душило хрупкую красоту цветов. Скейс так и видел керамический кувшин с лютиками, увядающими на краю скамьи, видел, как белоснежная пыль его осыпается на его лучшие парадные ботинки. Мальчик сидел тише воды, ниже травы — лишь бы только Бог не заметил маленького Криппена, затесавшегося в толпу избранных, — и отстранялся ото всего доброго, на что, по собственному убеждению, никогда не имел права, безумно боясь, чтобы кто- нибудь не заподозрил в столь нечистом существе неподобающие желания или мечты. Воскресная школа не изменила его жизнь, разве что в будущем в самые тяжелые минуты на ум непрошено приходили цитаты из Священного Писания, причем почти всегда неуместные. Скудная плата за долгие, наполненные тревогой выходные вечера.
Норман отвел глаза от окна и заметил юную спутницу Мэри Дактон, пробирающуюся мимо него к выходу. Девушка прошла не обернувшись и потянула на себя дверь. Он впервые задумался, как появление незнакомки повлияет на его планы. Норман вовсе не желал ей зла. Девушка была сейчас на два-три года младше Джули… Но та умерла, а эта продолжала жить, и любые другие сравнения теряли смысл. Хотя, конечно, Скейс не удержался от мысли: смогла бы его кроткая, ласковая дочь держаться с такой же уверенностью, смотреть на мир такими же спокойными, уверенными глазами, отражающими право на собственное, не зависимое ни от кого мнение. Вот она прошагала обратно в обтягивающих вельветовых брюках, небрежно накинутом жакете, с кожаной сумочкой на плече и волосами, заплетенными в тугую косу, — и мягкий блеск вельвета, туго облегающего бедра, передняя застежка-молния, подчеркнувшая плоский живот, и нежная припухлость внизу вызвали в нем нежданный укол давно уснувшего сексуального чувства, пробудили на миг позабытые тревоги с полустыдливыми радостями юношества.
Девушка стала для него настоящей загадкой. Как ни бился, Скейс не мог припомнить, чтобы о ней хотя бы вскользь упоминали в дни суда. С другой стороны, они с Мэвис не интересовались членами проклятой семейки, не считая насильника и убийцы, чье существование на белом свете уже казалось досадной и мерзкой ошибкой, которая когда-нибудь непременно будет исправлена. Любопытно, как она жила все эти годы, раз выглядит настолько сытой и благополучной. Гордая осанка, уверенная походка, ни следа страдания. Мэри Дактон и ее дочь наверняка держали связь в течение десяти лет, иначе как бы девушка здесь оказалась? И все же спутницы выглядели чуть ли не чужими людьми. Они едва перекинулись парой слов. А вдруг эта поездка — лишь исполнение родственного долга и в конце юная незнакомка с облегчением передаст мать на дальнейшее попечение властей? Впрочем, внезапное и необъяснимое появление девушки не вызовет особых трудностей. Кстати, когда она проходила мимо, ловко удерживая на весу две прикрытых пластиковых чашки и пирог со свининой, Норман приметил именной ярлычок на тонком шнурке, привязанном к ручке дорожной сумки. Вот только имя было прикрыто фигурным лоскутом кожи. В его голове родился волнующий замысел. Что, если пробраться поближе к ней, не привлекая к себе внимания — возможно, в сутолоке перед выходом, — отогнуть лоскут и прочесть надпись на карточке? Остаток пути Скейс невидящими глазами смотрел в окно, рисуя себе, как это случится.
В пятнадцать минут третьего, с опозданием на одну минуту, поезд прибыл на станцию Кинга-Кросс. Едва лишь он замедлил ход, Норман встал и потянулся за верхней одеждой и рюкзаком. Толстуха недовольно подвинулась, так что Скейс оказался в проходе первым. Убийца с дочкой уже продвигались к дальнему выходу. Он поспешил за ними, натыкаясь на пассажиров, которые тоже снимали с полок багаж и надевали плащи. Норман догнал женщин у самых дверей. Как всегда, создалась толчея, пока люди осторожно спускались со ступеней и забирали вещи. Мэри Дактон и девушка терпеливо ждали очереди, не озираясь по сторонам. Все оказалось просто. Улучив мгновение, Норман уронил рюкзак на пол, наклонился и сделал вид, что возится со шнурками. Когда заветный ярлычок очутился на уровне глаз, тонкие пальцы бывшего карманника с проворством отвернули тонкую кожу. Даже при скудном освещении он легко разобрал не напечатанное, как обычно, а написанное четким, элегантным почерком: «Ф.Р. Пэлфри».
Теперь главное, чтобы они не взяли такси. Нельзя же идти за дамами по пятам, да и как подслушать, куда они поедут? Бравые герои в библиотечных детективах из его детства запрыгивали в первую попавшуюся машину и требовали «гнать что есть мочи вон затем автомобилем». Норман не заставил бы себя так поступить. К тому же это бессмысленный жест, учитывая оживленное движение у самой границы Лондона.
К счастью, как и рассчитывал Скейс, девушка повела спутницу в подземку. Мужчина тронулся за ними на расстоянии в два десятка футов, на ходу нащупывая в кармане мелочь. Все должно пройти как по маслу. Вот бы исхитриться услышать, куда они возьмут билеты. Или в худшем случае — подсмотреть, из какого автомата. Преследователя охватила радостная уверенность. До сих пор дела шли гораздо лучше, чем он надеялся.
Внезапно входной тоннель заполнили крики и топот бесчисленных ног. Очевидно, прибывший поезд извергнул часть пассажиров. Толпа молодых людей, сбежав по лестнице, с толкотней и гамом пробивалась наружу. Норман, которого прижало к стене, потерял женщин из виду. В отчаянии он ринулся сквозь вопящую орду. И вот перед ним опять показались две блондинки. Дамочки миновали входы на Северную линию, Бейкерлоо, тронулись дальше и наконец повернули прямо к широкой лестнице, ведущей в главный вестибюль метрополитена и на кольцевые линии. Здесь было особенно многолюдно, за билетами змеилась огромная очередь. Но девушка не встала в хвосте и не попыталась прорваться к автоматам. Мужчина с ужасом понял, что билеты были куплены заранее. У него на глазах убийца с дочерью преспокойно прошествовали через ограждение. Спорить с дотошным контролером — пустая затея, только привлечешь к себе внимание. Едва ли не разбросав соперников, Скейс достиг вожделенного автомата. Десятипенсовик никак не хотел отлипать от руки. Трясущиеся пальцы затолкали его в щель. Внутри что-то лязгнуло, и монета выскочила в приемник для сдачи. Норман повторил попытку. На этот раз машина выдала билет, однако в тоннеле уже грохотал приближающийся поезд. Пока мужчина проходил контроль, шум затих. Преследователь метнулся на платформу западного направления — как раз чтобы увидеть, как перед носом закрылись двери. Перрон остался пуст, если не считать двух индийцев в пестрых тюрбанах и бродяги, растянувшегося прямо на полу. Табло расписания щелкнуло, и надпись «Кольцевая линия» сменило объявление о прибытии поезда на Хаммерсмит.
2
Только на Ливерпуль-стрит Скейс почувствовал голод и, прежде чем ехать к себе, выпил кофе с булочкой. Было почти четыре, когда он вставил ключ в замочную скважину. Дом встретил хозяина таинственным молчанием, словно сообщник, все это время дожидавшийся худых или добрых вестей.
Несмотря на ранний час, Норман ужасно утомился и чувствовал боль в ногах. Хотя это была приятная усталость, не похожая на то вялое состояние, в котором он страдальчески плелся полмили по парку в конце каждого рабочего дня. Под ложечкой опять немилосердно засосало, и мужчина решил устроить себе ранний плотный ужин. Вскоре на гриле громко шипели сосиски, газ полыхал под сковородкой с жареными бобами, а на столе красовался размороженный пироге вареньем. Норман жадно поглощал еду, ощущая не вкус, но
