чёрных слуг – всех как пылесосом в норы втянет. Кого чёрные уводят, тот не возвращается. Бывает, слуги приносят обратно скелет для погребения в костнице.
Вот бы послушать, что бормочут эйджи в нише. Всем сделали намёк на то, чем может кончиться прогулка. Йо, как их давит! вон, одна стучит кулаками в стену, только что головой не бьётся. Мается. Другой снуёт из стороны в сторону, руки напряжены, скалит пасть; руганью душу отводит. Третий обхватил голову, зажмурился, раскачивается и, похоже, воет. Четвертый на коленях, рукой тычет в лоб, в живот и от плеча к плечу, потом поклон; губы что-то постоянно проговаривают. Ага, этого можно исключить из списка на допрос – того, кто закинул якорь в облака, не прошибёшь. Кто-то сидит, уныло свесив голову, другой тормошит его...
А вот эта не труслива, выходит почти к самым лучам – молодая эйджа в грубой вязаной кофте поверх кирпичного полётного комбеза, в раздолбанных спортивных туфлях. Причёска гладкая, узел на затылке сколот деревянной шпилькой, а на лоб свисает высветленная чёлка. Лицо словно холодом стянуто, широкие глаза застыли – смотрит в кладезь.
Тоже вычисляешь, как
Лучи и силовой барьер не держат меня. Кладезь – рядом, он открыт. Только на миг заглянуть... Неужто смелости не хватит?.. о чём я? разве
Эйджи? они просто провалятся, как грязь в Отхожее Жерло. А я? разве я не удалец, не воин?! я сделал всё, что велел Учитель!
Неподвижная эйджа в нише напротив шевелит губами. Тоже молится? или проклинает? на каком языке она шепчет?..
Она не могла этого сказать. Это не линго! не её голос!..
Голос парня.
Я делаю движение вперёд – голос, льющийся издалека, слабеет и тает. Я в самом деле слышу или мне блазнится?.. Ещё шаг. Какие-то неслышные слова... я ловлю исчезающий шёпот убитого.
Кладезь надвигается. Он слегка покачивается бездонным зеркалом, он поворачивается ко мне – большая линза пустоты.
За барабанными ударами возникает тонкая звенящая мелодия; затем всё обрывается, и раздаётся угрюмое многоголосое пение. Я отдёргиваю ногу – ещё шаг, и я ступил бы на скат. Спев призыв, голоса смолкают, но вдруг возникают вновь – нездешние, тягучие.
Жрецы в глухих островерхих куколях выплывают из мрака, совершая тайный, кружащийся, медленный танец.
Они ведут бессловесную подземную песнь, похожую на долгий сдавленный вой заживо погребённого. Словно в каком-то неживом громадном теле, в бесформенной глыбе, рудной жиле или механизме, возникла душа – и она слепо мучается в сердцевине холодной недвижимой массы, терзаясь вне времени во мраке охватившей её скорлупы.
Хоровое пение крепнет, становится отчётливей, страшней. Я слышу в нём пробуждающийся гнев, напряжение горячих мышц, скрип великанских суставов. Вот впервые разинуласъ жаркая пасть – нота отверстого горла звучит мощным «Ааааа!». Гигант распрямляется, горбатая спина его становится гибкой и могучей, угольная плоть его сочится и парит едким кипящим потом, низкая голова ворочается на вершине широкого торса, вырастая из необъятных плеч.
Хор переполнен яростью убийства и радостью мести. Из слитных, ожесточившихся голосов как будто вырастает фигура, устремлённая с угрозой к небу. В лютой злобе и пылающей боли лопаются пузыри глаз на взбухающем лице. Кратеры глазниц извергают багровое сияние, лава стекает по каменным щекам. Голоса взвиваются криками, вспыхивают восклицаниями, сплетаются в судорогах первых слов: Я! Я! Ты – это Я! Сила во мне! Сила Твоя!
Это песня? разве это жрецы поют?.. Голоса уже не принадлежат певцам, они складываются в гулкие, громовые слова Всесильного, овладевают всем – и камнем, и живыми тварями. Он является на зов великого выкликания и заполняет собой мир. Нет сил устоять. Я дышу им, живу им, он мной правит. Я растворяюсь в нём, я почти исчез...
Меня начинает затягивать, я клонюсь и едва могу удержать равновесие – или пол колыхнулся под ногами?.. На спине и затылке зашевелились мурашки. Танец и пение вот-вот закружат, поведут к бездне. Я до боли сжимаю зубы, чтобы подавить желание завыть вместе с певцами, вскинуть руки и завертеться... Впереди колеблется, мерцает скат пола – ступи на него! ты заскользишь, будешь напрасно хвататься за гладь...
Гиблые желания приходят здесь на ум!
Иди на зов бездны. На край. А с края – прыгни! Ты узнаешь всё, что хочешь!
Я отшатываюсь и припадаю к стене, часто дыша. По лицу, словно вода кончины, сбегают капли пота. Нет!.. Лучше оказаться за одной решёткой с эйджи.
С той стороны слышен с трудом сдерживаемый стон, чей-то плач – а, наконец выводят долговязого! Но что это с ним?.. скованная походка, отсутствующий взгляд, рот полуоткрыт... чтобы он двигался прямо, его сопровождают стражники.
Оу, мне бы ваши зелья!..
Но у напитка безволия скверное свойство – с безразличием ко всему, даже к жизни, приходит молчание. Жги, режь – в ответ тупой взгляд и односложные слова без смысла. «Это – тело; дух ушёл. Душа и плоть соединятся в другом мире», – скажет Бо Арангак.
