Поскольку Корделия была последним свидетелем, вскоре жюри удалилось на совещание и через некоторое время вернулось, чтобы огласить свое заключение. Оно состояло в том, что покойный совершил самоубийство, хотя, отмечали судьи, почему он это сделал, осталось неясным. Председательствующий произнес под конец неизбежную филиппику против огнестрельного оружия. Из пистолета, проинформировал он собравшихся, можно убить человека. Из его выступления следовало также, что незарегистрированное оружие было в этом смысле особенно опасно. Закончив, он поднялся, и вместе с ним – весь зал.
Присутствующие разбились на несколько групп и вполголоса беседовали между собой. Мисс Лиминг тоже была взята в кольцо. Корделия видела, как ей пожимают руку, приносят соболезнования. Теперь Корделии уже казалось странной сама мысль, что мисс Лиминг могли в чем-то заподозрить. Сама она стояла в стороне от всех, малолетняя правонарушительница. Она знала, что ей еще предъявят обвинение в незаконном ношении оружия. Правда, накажут ее очень мягко, если накажут вообще. Но до конца дней своих будет носить она ярлык той самой девушки, чья глупость и неосторожность привели к гибели величайшего английского ученого.
Верно сказал Хьюго, все самоубийцы в Кембридже оказывались блестящими учеными. А уж смерть Роналда Кэллендера возвысит его до разряда гениев.
Никем не замеченная, она вышла из здания суда на Маркет-хилл. На улице ее поджидал Хьюго. Он пошел с ней рядом.
– Как все прошло? Должен признаться, не могу избавиться от впечатления, что смерть так и следует за вами по пятам.
– Все прошло хорошо. Только дело обстоит как раз наоборот – кажется, это я следую за смертью.
– Он действительно застрелился?
– Да.
– И из вашего пистолета?
– Слушайте, вы бы обо всем прекрасно узнали, если бы присутствовали на заседании. Что-то я вас не заметила в зале.
– Я опоздал. У нас был зачет. Только, знаете ли, слухами земля полнится. Впрочем, вас это не должно беспокоить. Сэр Роналд не был такой уж важной персоной, как думали многие в Кембридже.
– А где Изабел? – спросила Корделия.
– Теперь уже, наверное, дома в Лионе. Папочка обрушился вчера как снег на голову и обнаружил, что зря платит деньги ее компаньонке. Он заключил, что его дражайшая дочь получает от Кембриджа слишком мало, а может быть, чересчур много – смотря как судить. Не стоит о ней беспокоиться. С Изабел сейчас полный порядок. Даже если нашей полиции придет в голову – хотя с чего бы? – отправиться во Францию, чтобы допросить ее, папуля оградит ее батальоном адвокатов. Он сейчас не в том настроении, чтобы терпеть приставания англичан.
– А вы сами? Если вас спросят, как умер Марк, вы, я надеюсь, не скажете правду?
– Ну а вы как думаете? Мне совершенно не хочется ставить Софи, Деви и себя в идиотское положение.
– Вам жаль, что Изабел уехала?
– Жаль, конечно. Красота приводит ум в смятение, смещает привычные понятия здравого смысла. Я так и не смог свыкнуться с тем, что Изабел – это всего лишь добрая, но ленивая и глупая баба. Мне казалось, что женщина настолько красивая должна обладать каким-то потусторонним интуитивным пониманием жизни, какой-то богоданной мудростью, которая выше любого книжного ума. Всякий раз, когда она открывала изысканный ротик, я ожидал, что мир вокруг меня сейчас озарится. Право, всю свою жизнь я мог бы провести, просто глядя на нее в ожидании пророческого слова. Но она говорила все больше о тряпках.
– Бедный Хьюго!
– Не надо жалеть меня. Не думайте, что я несчастлив. Секрет довольства жизнью состоит в том, чтобы никогда не позволять себе вожделеть к чему-то, чего вам заведомо никогда не заполучить. Кстати, почему бы вам не задержаться на недельку в Кембридже? Я бы показал вам город по-настоящему.
– Нет, Хьюго, спасибо, но мне необходимо вернуться в Лондон.
У нее была только одна причина остаться в Кембридже. Она доживет в коттедже до воскресной встречи с мисс Лиминг. Потом в деле Марка Кэллендера можно будет окончательно поставить точку.
Мисс Лиминг вышла из церкви одной из последних. Поскольку за ними никто не наблюдал, ее возглас удивления при виде Корделии оказался излишней предосторожностью. Они выбрались из густого потока людей и, свернув в узкую боковую улочку, медленно побрели по ней. Корделия ждала, чтобы мисс Лиминг начала разговор первой, но ее вопрос оказался неожиданным:
– Вы думаете, что справитесь?
Заметив недоумение Корделии, она добавила:
– Я имею в виду ваше сыскное агентство. Думаете, вам удастся его вытянуть?
– Буду стараться. Это единственное, что я умею. Она не собиралась объяснять мисс Лиминг причины своей верности памяти Берни. Ей бы самой сначала в этом разобраться!
– Ваши издержки слишком велики.
– Вы имеете в виду контору и «мини»? – спросила Корделия.
– При вашей работе я не вижу, как один человек может зарабатывать достаточно, чтобы за все это платить. Вы же не можете сидеть в конторе, принимать клиентов, писать и рассылать письма и одновременно заниматься расследованиями? А помощники вам не по карману.
– Пока – нет. Я подумываю об установке телефонного автоответчика. Он запишет все заказы, хотя, конечно, клиенты предпочитают обсуждать свои дела с глазу на глаз. Если бы мне только удалось покрывать за счет клиентов свои личные расходы, тогда любой гонорар можно пустить на оплату остального.
– Если только гонорары у вас вообще будут.
На это возразить было нечего, и они какое-то время шли молча. Потом мисс Лиминг сказала:
– По крайней мере я оплачу издержки нашего дела. Это поможет вам уплатить штраф за незаконное ношение оружия. Этим сейчас занимается мой поверенный. Думаю, вскоре вы получите чек.
– Я не хочу брать денег за это расследование.
– Мне это понятно. Я помню, что вы говорили Роналду о своих принципах. Строго говоря, вам ничего и не причитается. И все-таки может показаться подозрительным, если вы откажетесь от денег. Поэтому вам лучше их взять. Как вам кажется, тридцати фунтов будет достаточно?
– Спасибо, вполне.
Дойдя до угла улицы, они свернули к Кингс-бридж.
– Мне следует, наверное, быть теперь вам благодарной по гроб жизни, – сказала мисс Лиминг. – Для меня это несколько унизительно, и, скажу честно, мне это чувство не по душе.
– Так избавьтесь от него. Я думала о Марке, а вовсе не о вас, когда пошла на это.
– А мне-то казалось, что вы действуете во имя справедливости или какой-нибудь другой абстрактной идеи.
– Нет, абстракции мне безразличны, я делала это для конкретного человека, вернее – его памяти.
Они взошли на мост и остановились, облокотившись о перила и глядя на бегущую внизу воду. Поблизости никого не было, и мисс Лиминг сказала:
– Беременность, знаете ли, очень нетрудно симулировать. Нужен лишь свободный корсет, в который можно натолкать чего-нибудь мягкого. Конечно, для женщины это унизительно, а для бесплодной женщины – просто оскорбительно. Но трудностей, повторяю, никаких, особенно если за женщиной никто не наблюдает постоянно. За Эвелин такого присмотра не было. Она всегда была человеком застенчивым и нелюдимым. Всем, кто ее знал, казалось естественным, что во время беременности она избегает людей. В Гарфорт-хаусе не толкались подруги и знакомые, которые рассказывали бы ей об ужасах родов или поглаживали бы по животику. Нам пришлось, разумеется, избавиться от этой назойливой дуры – няни Пилбим. Роналд был рад, что фальшивая беременность дает ему такой повод. Его ведь просто трясло, когда с ним разговаривали, словно он все тот же Ронни Кэллендер, сопливый школяр из Хэрроугейта.
