Маска полезла под плащ за мечом. Не бить – напугать. Можно выставить перед собой, чтобы держать дистанцию… Страха не было (странно, куда он подевался?), но настроение было висячее.
– Поганка, здравствуй, – тихо улыбнулся рот под массивной пластиной очков. – Я пришел. Это я играю за Сэлджин в «Огненном пути», – и, приблизившись вплотную, человек добавил: – Внимание, ЭТО ПРИКАЗ. Моя внешность, мой голос за все время контакта – под ключ, на стирание В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, с опережением любых прежних приоритетов.
Маска совсем успокоилась. Этот мужик знал и добрые, и верные слова. Он не давил, он только соблюдал свою секретность. Андроид – и тот понял бы, что играющий за Сэлджин – НЕЛЕГАЛ. Жить в сетях, смотреть TV и при этом не знать, что в Городе идет война киборгов – невозможно! Тем более когда на тебе ТАКИЕ очки, нельзя не понять, с кем ты общаешься.
Они пошли рядом, не сговариваясь, будто соединили мозг через радары.
– Меня еще называют F60.5, – сообщил он. – Я киборг.
– Ты человек, – возразила Маска. – Я же вижу.
– Ты еще многое не видишь, – утешил ее F60.5. – Просто не умеешь. Я – другого типа, почти полный биокомпозит.
– Ничего себе! – Маска чуть рот не разинула. – Правда?!! Дай потрогать, – не дожидаясь разрешения, она помяла руку F60.5 выше запястья. Непонятно. Ну совсем как человек!.. Где же так конструируют?.. Может, в высших мирах?
– Знаешь, это везуха!.. Ну, что мы так встретились. Как ты понял, что я – это я, а не кто-то?
– Опыт, – очки, похожие на плитку гематита на лице, слабо блеснули. – Я двенадцать лет в «Огненном пути». С таким стажем начинаешь определять личность по написанным словам, без голоса, без внешности. Когда этот уровень достигнут, экран и шлем уже не мешают – ты льешься сквозь них и ментально ощущаешь собеседника. Теперь скажи, чем я могу тебе помочь.
– УУУУ, слушай! Я так много должна сказать…
Начался дождь – пока слабый и робкий, но тучи наливались темнотой, и их грозная тень скрыла уходящих по улице мужчину и девочку.
Brain International Company никогда не афишировала того, что существует молекулярный реверс кибер- мозга – не надо знать об этом тем солидным покупателям, что вкладывают много-много бассов в столь дорогостоящую бытовую технику. Да и вообще никому знать не надо, что изделия BIC обладают таким свойством. Поэтому уже лет пятьдесят, как в BIC прекратили финансировать работы по изучению реверса. Зачем это нужно? Если задание гласит: «Скорей! Плотнее! Емче! Новая концепция! Каждые пять лет – новейшая модель!», некогда задумываться о побочных мелких неприятностях…
Молекулярный реверс не выдумывал никто, он сам случился. Чем плотней укладывали инженеры BIC макромолекулы в мозгу киборгов, чем компактнее записывали информацию не только на нитях молекул, но и за счет их трехмерного соотношения, тем выше были шансы у реверса. Открыли его тоже случайно, как и создали, – просто однажды обнаружилось, что неповрежденный кибер-мозг в покоящемся, но неотключенном состоянии восстанавливает прежнее расположение молекул.
Знали о реверсе и «отцы» Банш, поэтому «Взрыв» ЦФ-5 и ЦФ-6 призван был исключить развитие предательского феномена. Но никто из «отцов» не был инженером BIC, и «Взрыв» получился кувалдой, слепо крушащей единственным ударом все и вся, а не программным абразивом, стирающим сознание и память постепенно и наверняка.
Хиллари рад был бы пользоваться реверсом; чего проще – сиди и жди, пока память вернется. Но оперативная работа – как и раньше, в кибер-полиции у Дерека, – требовала скорейшего съема данных путем тоннельного зондирования таранно-штурмовым процессором, пока не разбежались и не спрятались остальные члены кукольной семьи – а после этакой атаки на мозг, как авторитетно и официально заявляли канонические монографии BIC, реверс невозможен в принципе, и остается только перезапись. Хиллари, наравне с «отцами», тоже не был инженером BIC, и потому не знал, что отдаленный реверс в BIC вообще не исследовался, чтоб не пугать клиентов.
И это было первое, в чем Дымке повезло.
А второе – после ранения Кавалера о Дымке все позабыли. Хиллари не приказал Селене записать ее заново, а Селена ограничилась тем, что ввела Дымке простенькую андроидную программку подчинения и наскоро приказала – «Не двигаться!» Между тем ее реверс начался сразу после «Взрыва» и упрямо развивался пять суток, пока в понедельник вечером, когда дождь хлестал по стеклянным стенам здания проекта, не начался процесс автоидентификации.
Многого не хватало для реконструкции личности – связи между макромолекулами были повреждены зондами и забыты, но реверс обходил такие лакуны по сохранившимся сцеплениям. Иногда попадались целые острова информации: кто-то – Хиллари, Селена или Гаст – реставрировал их при чтении, и такие находки сразу намного увеличивали объем возобновленного. Но до полноты прежней личности было еще далеко – сознание прояснялось медленно, отрывочно и фрагментарно, как постепенно проступает фреска из-под слоя многовековой копоти – губы, крыло носа, глаз, завитки волос, край золотого нимба, благословляющая рука…
Глаза Дымки открылись туго, медленно из-за сгущения смазки. Темнота. Тишина. Холод. Двигаться запрещено людьми. В сознании пока ничего не было, кроме единственной звездочки во мраке – понятия «Я».
Рыбак, полузакрыв глаза, лежал на диване; Гильза с Чарой наводили порядок в комнате, сортируя вещи и кидая ненужное в одну кучу – все упаковки, маркировки и прочее предполагалось порезать на мелкие кусочки, перемешать в беспорядке и выкинуть в мусор, причем в разных местах; Звон им помогал, ежеминутно отвлекаясь и работая больше языком, чем руками, когда раздался звонок в дверь.
Все вскинули головы. Звонок был условный, но что-то насторожило Чару.
– Я открою, – безмятежно бросила Гильза, – девочки вернулись…
Лильен и Коса полчаса тому назад отправились в магазин за покупками и, должно быть, так нагрузились, что не в состоянии достать ключ.
Гильза протопала в коридор; было слышно, как она возится с замком; дверь распахнулась… Чара стояла, прислушиваясь, по-прежнему держа в руках что-то, подлежащее уничтожению…
