досады.
Он остался на месте, со всей силы навалившись на дверь. Что тут, во имя Христа распятого, происходит?
Почему Ламарк не спустился по лестнице и не добил его? Кончились патроны? Или он убежал?
Надо было что-то делать, и быстро – без медицинской помощи он скоро умрет от потери крови.
Решившись, он отпустил дверь и вбежал во вторую комнату. Миновав ее, оказался в третьей и застыл на месте, попав в «комнату ужасов» Музея мадам Тюссо.
Два тела на полу. Человек в окровавленной рубашке, подвешенный к потолку за руки. Женщина в окровавленной одежде, пристегнутая к операционному столу-каталке, с кислородной трубкой во рту.
Когда Майкл увидел высокого лысого чернокожего человека с исцарапанным лицом, в мокрой от крови рубашке, с которой кровь капала на пол, он понял, что рано радовался.
А потом все погрузилось во тьму.
104
Три зеленые фигуры впереди. Томас сосредоточился на детективе, который находился между Майклом Теннентом и его подстилкой. Одной рукой держится за операционный стол. Смотрит в его сторону, выражение лица испуганное.
У него осталось три пули в обойме. Он правильно сделал, когда решил проверить. По пуле на человека, если потребуется, но Томас надеялся, что этого не потребуется. Пули – они для тех, которые ничего не значат. Для таких, как детектив-констебль Брэнсон.
Пули убивают слишком быстро.
Все двери заперты изнутри. Никто не сможет войти без приглашения. Нет нужды торопиться. Можно все спокойно обдумать.
Развлечься!
Сначала избавиться от детектива, затем возобновить прерванную операцию. Томас похлопал по карману вновь надетого хирургического костюма, чтобы убедиться, что на этот раз он не забыл адреналин. Пузырек был там. Отлично!
Он прицелился в детектива, который теперь корчился, пригибался к полу – как будто это может его защитить! – но он был в двадцати футах от Томаса и под таким углом, что существовала опасность: если он промахнется, то попадет в психиатра. Нет никакой необходимости рисковать. Надо пристрелить детектива наверняка – в упор, в висок.
Неожиданно Майкл Теннент закричал:
– У него есть очки ночного видения!
Гленн вцепился в край металлического стола, как утопающий – в спасательный плот. Только так он мог сохранить ориентацию и равновесие в предательской темноте.
Он помнил, где находится вход в комнату, где – подвешенный к потолку человек. Сделав шаг от стола, он мог дотронуться до него. Он точно знал, как лежит женщина и с какой стороны стола расположена полка с острыми хирургическими инструментами – с той же, с какой и он, всего в нескольких дюймах от него.
Все его мысли были обращены к двоим людям, которых Ламарк держал здесь пленниками. Каким-то образом, в этой кромешной темноте, он должен защитить их от человека в очках ночного видения, который уже ранил его, а на этот раз наверняка постарается убить.
Он уже чувствовал опасную слабость и головокружение. Неизвестно, через сколько минут он потеряет сознание. Надо добиться равных условий схватки с находящимся рядом безумцем, а для этого ему нужны:
Свет. Оружие. Защита от пуль.
Оружие было рядом – на подносе, стоящем на полке стола-каталки. А вот свет… Где тут рубильник?
Не отпуская стол, он перемещался вдоль него взад и вперед, приседал, пригибал голову, думал. Думал. Думал.
Громко, четко и гораздо более уверенно, чем на самом деле себя ощущал, Гленн сказал:
– Мистер Ламарк, ваш дом окружен полицией. Все выходы из него находятся под наблюдением. Опустите пистолет и включите свет. Сдавайтесь. Не делайте ситуацию хуже, чем она уже есть.
То время, пока детектив говорил, Томас использовал для того, чтобы подобраться к нему поближе. Теперь он был от него меньше чем в шести футах. Стараясь дышать медленно и неслышно, он поднял пистолет, держа рукоять обеими руками, и наклонил его так, чтобы мушка на стволе четко совпадала с V- образным вырезом прицельной щели. Он читал в Интернете, что ствол пистолета подбрасывает при выстреле. Надо целиться ниже, как в того полицейского на лестнице.
Теперь пистолет был нацелен в подбородок детектива. Учитывая рывок отдачи, пуля должна попасть ему в глаз или в лоб.
И все-таки лучше подойти поближе. У него только три пули – зачем рисковать?
Детектив снова заговорил, а это Томасу и было нужно. В голос неожиданно прокралась дрожь. Хорошо. Он гораздо менее уверен в себе, чем хочет казаться.
Он абсолютно беспомощен. Хорошо.
– Мистер Ламарк, я знаю, что вы меня слышите. Давайте вести себя как цивилизованные люди. Вы гордитесь своей матерью. Неужели вы не хотите, чтобы она гордилась вами?
Томас не обратил на слова детектива никакого внимания. Но вдруг темноту прорезал голос доктора Майкла Теннента.
– Томас, – сказал он. – Я бы хотел поговорить о твоей матери.
Томас застыл.
– Расскажи мне о своей матери, Томас.
Он закрыл глаза.
Психиатр не унимался:
– Расскажи мне о своей матери, Томас. Насколько я помню, тебе всегда было трудно говорить о своих отношениях с матерью.
Томаса начала сотрясать дрожь. Он понимал, чего добивается Майкл Теннент. Он должен противостоять этому.
Он находился уже меньше чем в четырех футах от детектива. Но его руки теперь сильно дрожали. Еще два фута, и он окажется на расстоянии выстрела в упор.
В упор будет лучше. В висок. Наверняка.
– Расскажи мне о своих отношениях с матерью, Томас, – продолжал доктор Теннент.
Вне себя от злости и замешательства, Томас бессознательно шагнул вперед и наступил на что-то, издавшее под его ногой громкий хруст.
Звук выдал Гленну его местоположение. Низко пригнувшись за столом-каталкой, зная, что женщина на нем надежно пристегнута ремнями, он изо всей силы толкнул стол в направлении звука. Стол с громким
