Он ожидал чего-то подобного, но все равно увиденное вызвало у него шок.
В маленькой зеленой ванне, наполовину погруженное в воду, лежало голое, худое и жалкое тело Германа Дортмунда.
Его глаза были широко открыты, в них застыло удивленное выражение. Рот также был открыт, нижняя челюсть выступала вперед, губы формировали почти правильную букву «О» – свидетельство мучительной смерти. Брови были опалены. Костистые руки немца, погруженные в воду и располагавшиеся между его бедрами, держали электрический обогреватель. Он-то и был подключен шнуром к розетке.
Майкл вышел из ванной и вытащил вилку, затем вернулся и дотронулся до лица Дортмунда. Кожа была холодной – старик был мертв уже давно. Майкл проверил пульс, зная, что ему уже ничем не поможешь.
Оставив Дортмунда, он вернулся в гостиную, где должен был быть телефон. Марлен Дитрих все повторяла одни и те же слова. Майкл подумал, не выключить ли проигрыватель, но решил оставить все как есть.
Затем ему на глаза попался единственный в комнате красивый предмет – письменный стол с убирающейся крышкой, на котором рядом с телефоном ровным рядом лежали четыре подписанных конверта. Их будто специально разложили на виду.
Майкл подошел к столу и из любопытства взглянул на них. Одно письмо, судя по выполненной дрожащей рукой надписи, было адресовано адвокатской конторе в Кройдоне. Второе – женщине, живущей в Бонне. Третье – мужчине в Штутгарт. Четвертое письмо было адресовано Майклу.
«Наверное, плата за консультации», – подумал он и открыл конверт. Внутри была записка, написанная тем же аккуратным, но неровным из-за дрожания руки почерком. В ней говорилось:
«Уважаемый доктор Теннент,
для меня настало время прекратить мучения. Для вас же пытка, называемая „жизнь“, продолжается.
Помните, в наших последних беседах мы обсуждали вопрос тех психических способностей, которыми я обладаю? Я говорил, что они оборачиваются для меня еще большими страданиями. Недавно мне было сообщено имя: доктор Джоэль.
Это еврейское имя. Доктор Джоэль – еврей. Как-нибудь на досуге познакомьтесь с ивритом и еврейской культурой. У древних евреев „джоэлем“ называли ближайшего родственника того человека, которому был причинен вред. На него возлагалась ответственность за воздаяние и мщение.
У древних евреев, доктор Теннент, „джоэль“ значит – кровник».
88
Гленн Брэнсон расплывался от жары. Он стоял на ковре, липком от пролитого пива, в набитом битком верхнем зале какого-то паба в северном Лондоне – он точно не знал в каком. Его окружало около ста полицейских офицеров, которые шумно чествовали уходящего на пенсию детектива-инспектора Дика Бардольфа, ради которого и было устроено это мероприятие. В настоящий момент сам Дик Бардольф, без галстука и в расстегнутой рубашке, находился между обнаженными грудями девушки-стриптизерши, чьей работой было поздравить его.
Гленн прислонился к барной стойке и старался привлечь внимание не справляющегося с таким количеством народа бармена, которому приходилось держать в голове по восемь заказов одновременно. В свое время, когда Гленн работал вышибалой, он навидался распущенных женщин. Он не любил поздравлений стриптизерш. Он не любил, когда собиралась большая пьяная толпа. К тому же сегодня он был не в духе. За время службы в полиции на его долю выпало уже немало трупов, но ни одна смерть не поразила его так, как смерть Коры Барстридж и гибель человека, выловленного сегодня в Шорэмской гавани. Целый день перед его глазами стоял голый череп над раздувшейся кожаной курткой, целый день он обонял ужасный трупный запах, и три пинты светлого пива не смогли ничего с этим поделать. А еще он не переставая думал о Коре Барстридж.
Завтра ее похороны. Они будто клали конец всему. Впереди ведь еще дознание, и, если после кремации появятся новые улики, будет наверняка трудно добраться до правды о том, что в действительности с ней произошло…
Гленн попался наконец на глаза бармену, но тот сразу же отвернулся и стал обслуживать кого-то еще. Гленн задумался, сколько ему еще здесь находиться. Он что-то слышал о грядущем ужине с китайской кухней, но он уже слишком устал. Хорошо было бы поехать домой и лечь спать не за полночь.
Майк Харрис, который привел Гленна сюда, познакомил его с несколькими офицерами Столичной полиции, но из-за громкой музыки и шума было тяжело разговаривать – приходилось выкрикивать слова. И все же он обзавелся несколькими важными визитными карточками: заместителя начальника полиции, старшего суперинтендента, двух старших детективов-инспекторов. Как и в любой организации, в полиции продвижение по службе частично зависит от нужных знакомств.
Кто-то толкнул Гленна, пробираясь к барной стойке. Он подвинулся, обернулся и увидел крупного мужчину с бычьей шеей, мягким, немного детским лицом и короткой стрижкой. Обильно потеющий великан дружески кивнул Гленну и прокричал:
– Только пришел. Надо догонять!
Голос показался Гленну знакомым, но он сразу не смог определить откуда.
– Один бармен, – ответил он. – Безумие! Здесь и трое не управились бы.
Позади них поднялся рев:
– Снимай их!
Они оба повернули голову, но не смогли ничего рассмотреть.
– Ты откуда? – прокричал Гленну его новый знакомый.
– Суссекс.
– Конкретнее?
– Хоув.
Мужчина задумчиво кивнул и прокричал:
– Знаешь детектива-констебля по фамилии Брэнсон?
Гленн вспомнил, откуда ему знаком голос этого человека.
– Это я!
– Ты Гленн Брэнсон?
– Ага!
Мужчина широко улыбнулся и протянул руку.
– Вот так встреча! Саймон Ройбак из Хампстеда. Мы разговаривали в понедельник по телефону.
Гленн пожал протянутую руку.
– Тина Маккей.
– Точно!
– Ты спихнул на меня тупую работу по проверке Роберта Мэйсона.
Ройбак улыбнулся:
– При случае я охотно отдам долг. – Он развел массивными руками. – Что ты пьешь?
– Сейчас моя очередь. Давай и на тебя возьму.
– Спасибо. Пинту горького.
Гленн помахал бармену, но снова безрезультатно. Тогда он повернулся к Ройбаку:
– Есть подвижки с Тиной Маккей?
– Пропала еще одна женщина. Почти одинаковый возраст и сложение. И у той и у другой успешная карьера. В воскресенье вечером выехала от сестры и не появилась дома в Лондоне. Я собирался позвонить тебе, попросить, чтобы ты проверил пару людей в Брайтоне.
– Нет проблем.
