При этих словах в глазах Уэймарша вспыхнул мрачный, ни с чем не сравнимый огонь:
— Стало быть, только затем?
— Ну… в значительной степени.
— Мне показалось по вашим письмам, что ваша поездка имеет под собой какую-то подоплеку.
Стрезер замялся:
— Подоплеку? Под моим желанием побыть с вами?
— Под вашим угнетенным состоянием.
Уклончиво улыбаясь, так как совесть его была не совсем чиста, Стрезер покачал головой.
— Тут много причин сошлось!
— И ни одной главной, которая, видимо, вас подтолкнула?
Наконец-то наш друг смог ответить откровенно:
— Да, есть. Есть одно дело, которое связано с моей поездкой.
Уэймарш помолчал немного:
— Слишком личное, чтобы рассказать о нем?
— Нет, отнюдь… по крайней мере, вам. Только очень запутанное.
— Так, — сказал Уэймарш, вновь помедлив с ответом. — Я, быть может, в итоге и утрачу здесь способность соображать, но пока этого еще не произошло.
— Я изложу вам эту историю. Только не нынче ночью.
Уэймарш, казалось, сел еще прямее и еще сильнее сдвинул брови:
— Да почему же — мне все равно не хочется спать.
— Да, любезный друг, но мне хочется.
— В чем же тогда выражается у вас упадок сил?
— Именно в этом — в том, что я могу забыться на восемь часов подряд.
И Стрезер стал уверять приятеля, что, пренебрегая в ночные часы столь важным предметом, как постель, он портит себе впечатление от путешествия, которое именно потому ему так «мало дает». Наконец Уэймарш согласился отдать должное этим доводам, позволив уложить себя в постель. Ведя его, так сказать, твердой рукой, Стрезер помог Уэймаршу довести это дело до конца и, справляя последние мелочи — припуская лампу и накрывая приятеля одеялом, вновь подумал, что теперь в их отношениях он оказался в главенствующей роли. Он даже почувствовал нечто вроде снисхождения к Уэймаршу, который, укутанный со всех сторон и закрытый до подбородка, словно больной в палате, выглядел на белых простынях неестественно огромным, черным и в то же время каким-то жалким. Стрезеру чуть ли не стало жаль приятеля, подававшего голос откуда-то из недр постели:
— Так она и вправду имеет на вас виды? В этом причина?
Стрезер почувствовал себя неловко: мысли его друга принимали слишком прямое направление, и он тут же сделал вид, что не вполне понимает, о чем речь.
— Причина моей поездки?
— Причина вашего подавленного состояния и всего прочего. Даже невооруженным глазом, знаете ли, видно, что она загнала вас в угол.
Тут уж искренности Стрезеру было не занимать.
— Так вы решили, что я попросту сбежал от миссис Ньюсем?
— Каюсь, не знал, — сказал Уэймарш, — что вы такой привлекательный мужчина. Сами знаете, как эта дама вас отличает. Ну разве что, — проговорил он то ли с иронией, то ли с тревогой, — вы сами имеете на миссис Ньюсем виды. Что, она тоже сюда пожаловала? — спросил он с притворным ужасом.
Его друг невольно — чуть-чуть — растянул губы в улыбке.
— Успокойтесь, нет! Она — слава тебе Господи — и еще сто раз слава тебе Господи! — осталась дома. Она собиралась ехать, но передумала. Я некоторым образом здесь вместо нее и в этом смысле действительно — отдаю должное вашей догадке — прибыл сюда по ее делам. Как видите, тут много всяческих связей.
Но Уэймарш упрямо видел только одну:
— Включая, стало быть, и ту, которую я назвал.
Стрезер вновь прошелся по комнате, поправил на приятеле одеяло и решительно шагнул к двери. Он испытывал такое же чувство, как сиделка, выполнившая все на нее возложенное и заслужившая право на отдых.
— Возможно, много больше, чем мне сейчас хотелось бы растолковывать. Не бойтесь — я ничего от вас не утаю: вы услышите столько, сколько вам и не переварить. Я очень рассчитываю — разумеется, если наши пути не разойдутся, — услышать ваше мнение о том, во что я вас посвящу.
Уэймарша в этих посулах, по обыкновению, заинтересовало побочное соображение.
— Вы хотите сказать, вы не уверены, что наши пути не разойдутся?
— Я лишь учитываю такую опасность, — по-отечески предупредил Стрезер. — Поскольку слышу, как вы стенаете, что вам хочется домой, и склонен думать, вы способны на подобную глупость.
Уэймарш выслушал его молча, как большой разобиженный ребенок.
— Что вы намерены со мной делать? — спросил он после паузы.
Такой же вопрос несколько часов назад Стрезер задал мисс Гостри и сейчас невольно подумал — неужели это звучало так же по-детски? Но он, по крайней мере, мог дать более определенный ответ:
— Поехать с вами в Лондон.
— Но я уже был в Лондоне! — почти простонал Уэймарш. — И меня там, Стрезер, ничто не привлекает.
— Возможно, — добродушно кивнул Стрезер. — Надеюсь, однако, привлекаю я.
— Так мне придется туда с вами ехать?
— Сказав «а», надо сказать и «б».
— Пусть так, — вздохнул Уэймарш, — делайте ваше черное дело! Только, прежде чем тащить меня за собой, извольте все рассказать.
Но Стрезер уже вновь погрузился в воспоминания — частично приятные, частично покаянные — о событиях прошедшего дня, пытаясь решить, выглядел ли он в своих претензиях так же комично, как его друг, и совсем потерял нить разговора.
— Рассказать вам?..
— Ну да. Какое поручение на вас возложили?
Стрезер в нерешительности помолчал.
— Видите ли, — сказал он, — поручение мое такого рода, что я при всем желании не сумею его от вас скрыть.
Уэймарш с мрачным видом уставился на него.
— Вы, стало быть, хотите сказать, что приехали ради нее?
— Из-за миссис Ньюсем? Да, конечно, я же сказал. В значительной мере.
— Тогда зачем говорить, что вы приехали ради меня?
Стрезер в нетерпении вертел в руке ключ от своего номера.
— Все очень просто. Я приехал ради вас обоих.
Уэймарш, вздохнув, наконец повернулся на бок.
— Ну, я-то не имею на вас видов.
— Я тоже, раз уж на то пошло…
И с этими словами Стрезер, смеясь, удалился.
III
Накануне Стрезер сказал мисс Гостри, что они с Уэймаршем выедут скорее всего дневным поездом, а назавтра выяснилось, что эта дама собирается отбыть утренним. Когда Стрезер спустился в кафе, она уже позавтракала; Уэймарш еще не появлялся, и у нашего друга было достаточно времени, чтобы напомнить об условиях заключенного между ними договора и назвать ее щепетильность чрезмерной. Право, не стоит
