Бобров подошел к ней вплотную, спросил, заглядывая в глаза:
— А ты как на все это смотришь, скажи честно. Какое твое мнение?
— Мое мнение?.. — в раздумье проговорила Люда, склонив голову. — Я всегда прежде изумлялась энтузиазму Власова. Училась у него. И было чему! Потом вдруг Макарова назначили ведущим! Я боялась, что Власов обидится. Но первое время мирно тут было у нас, в согласии работали…
— А потом?
— Потом Федор Иванович, как ведущий, стал вносить новое, отрицая многое из того, перед чем прежде мы преклонялись. Мне казалось, что Василий Васильевич прислушивается к его мнению. И вдруг — заспорили. Они хорошие оба… но порой мне кажется, что Макаров нарочито отрицает то, во что Власов верит… Бобров улыбнулся.
— Поспорить полезно.
— В их споре, — по–прежнему тихо продолжала Люда, — особенно в начале возникновения разногласий, мне почудилось что?то нехорошее. Понимаешь, Петя, мне показалось, что Федор Иванович начинает одерживать верх над Василием Васильевичем… Ты не подумай, что я на стороне Власова. Нет!.. Мне очень нравится смелость Макарова. Только на сердце неспокойно. Оба сердитые, злые! Так никогда у них не было раньше. Макаров совсем подавляет авторитет Власова. А он все?таки очень опытный конструктор. Раньше я всегда беспокоилась, как бы их споры не дошли до ссоры. Теперь, к сожалению, это случилось. Боюсь, откровенно скажу, боюсь я этого… Может быть, потому боюсь, что не знаю, кто из них больше Прав. Вот если бы они опять взялись вместе… Но это, кажется, уже невозможно. Оба упрямые!..
— Это и плохо и хорошо, — в раздумье сказал Бобров. — В нашем деле нельзя без упрямства.
— К чему же приведет упрямство в данном случае?
— Трудно сказать, Людочка, к чему это приведет обоих. Хочется только, чтобы их конфликт не вышел за пределы творческого, полезного спора. Впрочем, я думаю, что Василий Васильевич из?за мелкой боязни за личный авторитет не дойдет до лжи на Федора.
— А ты не думаешь, что они помирятся?
— Я в этом уверен! У нас в коллективе есть кому мирить горячих.
— Как хочется, чтобы они помирились, — тихо молвила Люда. — А теперь слушай, что я скажу. И не спорь, пожалуйста. Уходи отсюда сию же минуту и в рабочее время не появляйся рядом со мной, слышишь?
— Но, Люда! — запротестовал Бобров, пытаясь взять ее за руку.
Люда отступила на шаг. Сдвинув брови, сказала строго:
— Петя, ты, оказывается, плохо знаешь меня. Не пикируй, здесь запретная зона…
— Вот это да! — сказал Макаров, остановившись неподалеку; на его лице была хорошая улыбка. — Что, Петя, не пускают в запретную зону?
— Федор Иванович! — вскрикнула Люда, смутившись.
— Ты откуда выскочил не во время? — пробурчал Бобров.
— Я у себя, ты то чего подрулил сюда спозаранку?
— Погода не летная, товарищ начальник, бездельничаю. А у вас тепло и мух нет.
— Ну, хорошо, обогревайся. Люду я к себе заберу. Займись тетей Полей. Только не переходи в «пике». Навернет она тебя мокрой тряпкой, — засмеялся Федор и ушел с Людой в кабинет.
В это время в конструкторскую вошел раскрасневшийся от свежего воздуха Власов. На ходу поздоровался с Бобровым, разделся и молча сел за свой стол. Летчик подошел поближе, оперся руками на' стол, глянул конструктору в лицо. Спросил с деланным недоумением:
— Опять вы хмуры? Что за причина сему, Василий Васильевич?
Приподняв брови, Власов широкой ладонью провел по седым волосам. На губах протрепетала жалкая улыбка.
— Видишь, Петр Алексеевич, совсем седой я стал. И не сегодня голова моя поседела… А Федор точно к подростку лезет со своими открытиями.
— То, что он к вам, а не к кому другому, в этом нет ничего удивительного, — тихо вставил Петя. — Не каждому он может поверить свои чувства. Я бы гордился на вашем месте.
— Детям всегда свойственно чувство первооткрытия. Они восторгаются и красотой солнечного восхода, и ощущением усталости от своего первого рабочего дня, а особенно открывшимися перед ними далями, когда вскарабкаются на небольшой курганчик.Откинувшись на спинку стула, Власов глянул в румяное лицо летчика. Его губы сжались, лицо будто стало еще более костистым, под выбритой синеватой кожей заходили желваки…Бобров заметил, как сильно переживает этот обиженный человек. Стало немного жаль. Ведь он, как испытатель, не раз поднимался в небеса на машинах его конструкции. И все же не удержался от упрека.
— Эх, Василий Васильевич, чувствует сердце — напрасно вы повздорили. Ведь Федор «карабкается» не на курганчик, но повыше!..
— Оборвется, — неожиданно резко заявил Власов, кивнув в сторону кабинета Макарова. — Да еще как оборвется! Вот посмотрите!.. Видали мы и не таких настойчивых.
Намереваясь уйти, Бобров взглянул на часы. Сказал уверенно:
— Оборвется — встанет. Была бы цель ясна!
«И этот попался на удочку Макарова», ? со злостью подумал Власов, провожая Боброва взглядом. В это время он увидел, как в кабинет к Макарову зашел Трунин. «Вот еще!..» Сердце наполнилось щемящей тоской. С тревогой ожидал он выхода Трунина из кабинета своего противника. Знал, что там и Люда Давыдович, и еще несколько конструкторов. Раздражало, что Люда стала будто личным секретарем Макарова. Но больше чем на других он злился все?таки на Трунина, ходившего теперь, как казалось Власову, нарочито грохоча своими сапожищами. «Бывало, к дверям моего кабинета на цыпочках подходил… Когда Трунин вышел и направился к своему рабочему столу, Власов жестом пригласил его подойти.
— Ну, что там у нашего «светила»? Все носится со своей стреловидной формой?..
— Да, отстаивает как и прежде. Он в это верит твердо.
— А вы, значит, Платон Тимофеевич… — мягко заметил Власов, что редко случалось, когда он разговаривал с Труниным, — тоже готовую конструкцию порочите? Неужели вам не жаль затраченных трудов, надежд?
— Возражать тут невозможно, как невозможно остановить лошадь, хватая ее за стремя. Его рассуждение логично, Василий Васильевич.
Власов чуть не вспылил, но здравый смысл требовал обеспечить себе сочувствие Трунина. Он умел настроить близких ему людей в свою пользу, хотя высокомерием, которое нажил за время работы ведущим конструктором, частенько разрушал, сводил на нет все, что успевал приобрести заигрыванием с подчиненными. В эту минуту ему хотелось сказать: «Поймите же, что Макаров все еще болтается между пылкой юностью, которой свойственно стремление познать все сразу, и первым смутным побуждением к серьезной самостоятельной деятельности». Но, подумав немного, решил лишь напомнить о трудностях, связанных со стреловидными крыльями на самолетах.
— А то, что при больших углах атаки, вот при взлете и посадке например, в особенности же при маневрах, возникают резко выраженные явления отрыва потока воздушных частиц, облекающих стреловидные крылья — это что, уже не научная основа? По какой же тогда «основе» самолеты со стреловидными крыльями переставали подчиняться рулям управления, переходили в штопор и падали? Разве и для вас, Платон Тимофеевич, выдумки со стреловидными крыльями — новость?
— В них много заманчивого, —неуверенно проговорил Трунин.
— Да сколько вам лет, наконец? — разозлившись, воскликнул Власов. — Сколько, я спрашиваю, вам лет?
Трунин был человеком невозмутимой натуры, но горячий вопрос Власова задел его. Он потер ладонью свое веснушчатое лицо и ответил:
— До сорока пяти годов, Василий Васильевич, я отмечал каждый свой день рождения. А теперь сбился со счета. Да и нудно стало заниматься этим делом, если говорить по совести. Но теперь, кажется, возобновлю…
— Это почему же?
