— Василий Васильевич, много я думал о Макарове… Эх, создать бы вам такую машину, чтобы у нас, летчиков, дух захватило! Ей–богу, стройте, я первый пойду на штурм звукового барьера! Поверьте, не подведу… Слава будет и вам и нам. Родина скажет слава смелым!
Власов, занятый какими?то своими мыслями, будто позабыл о присутствии летчика. Лишь через минуту поднял голову и спросил:
— Петр Алексеевич, ты пришел, чтобы уговорить меня?.. — и, не дав Боброву ответить, поднялся. — Не люблю, скажу откровенно, очень не люблю уговаривателей.
— Василий Васильевич!.. И это вы говорите мне?
— Да! Напрасно, Петя, тратишь время попусту. Бобров поднялся, заговорил взволнованно:
— Хорошо, я тоже скажу откровенно. До сих пор я не только уважал конструктора Власова… Я любил его. Когда мне приходилось поднимать вашу машину в воздух, я забывал, что она только что родилась… Я садился в нее, как на объезженную лошадь, потому что верил вам. Я не думал о жизни, радовался… Я мечтал о той минуте, когда взлечу на вашей новой, необыкновенной машине и всему миру выпишу в небе ваше имя… Но теперь вижу— все это чепуха!..
Выйдя на улицу, Бобров ощутил горечь в душе, хотелось вернуться и закричать в лицо конструктору: «Старина, да не вешай ты нос!..» Он несколько раз останавливался, оглядывался и снова шел дальше.
«Надо сейчас же поговорить с Федором!» ? решил летчик. Из ближайшей будки телефона–автомата он позвонил Макарову. Анастасия Семеновна ответила коротко: «Он на заводе». Петр вздохнул и повесил трубку, даже не назвав себя. Вспомнил, что Федор даже в выходные дни не отдыхает.
Встретился он с Макаровым рано утром на следующий день. Погода стояла хмурая, туманная, самолеты в воздух не поднимались. Войдя в кабинет, Бобров увидел Макарова спящим на диване. 'Посмотрел на взлохмаченную, уткнувшуюся в резиновую подушку голову, и ему стало жаль товарища.
— Вставай! —крикнул он.
На его крик в кабинете появилась тетя Поля. Замахала руками, зашипела на летчика, точно рассерженная гусыня.
— Человек только что прилег… Отцепись ты, ради бога, Петр Алексеич! Господи, чуть свет принесло тебя! Иди на свой аэродром, там и шуми, сколько захочешь.
— У–ух ты!.. — смутился Петр. — Хорош у Федора адъютант… Ладно, не маши своими тряпками, уйду.
Но Федор уже проснулся. Улыбка на его заспанном лице была по–детски трогательная. Летчик расхохотался.
— Ты что это? Или у тебя квартиры нет? Матери нет, а? По воскресеньям работаешь! Да надолго ли тебя хватит?
Федор провел пятерней по взлохмаченным волосам, приглаживая их назад, но они, как нарочно, торчали в разные стороны.
— Э–эх, ты!.. — вздохнул Петр.
— Тетя Поля, — обратился Макаров к уборщице, — пить хочу. И голова трещит.
— Стопочку, Федор Иванович… — осторожно посоветовала тетя Поля.
— Это на работе, что ли? — удивился Макаров. —Чаю горячего и крепкого! Пару стаканов нам.
Пока тетя Поля ходила за чаем, Бобров рассказал конструктору, что у него произошло с Власовым, и тут же решительно заявил, что считает нужным поговорить с парторгом Веселовым.
Федор сидел, погруженный в свои мысли, взгляд его при этом был направлен в одну точку на столе. Бобров невольно посмотрел на то место.
— Петя, — тихо заговорил Макаров. — Прежде всего надо самим понять мотивы Власова. Скажу тебе откровенно: у меня не возникает никакого сомнения относительно его честности. Он, как мне думается, просто в коротком обмороке. Очнется!.. И мы еще много поработаем с ним. Забудь о том, что я говорил тебе прежде о нем. Я немного погорячился. К Власову нельзя с такой меркой. Он все же наш друг. К тому же учитель мой.
Петр заерзал на стуле, заулыбался. Ему хотелось поблагодарить Федора. Он тоже верил, что Власов «очнется». Но на всякий случай спросил:
— А если все?таки рассказать Веселову, а, Федя?..
— Нет, Петя, попытаемся сами. Не дай бог, еще подумает, что мы пожаловались на него. Хуже будет.
В кабинете наступила тишина. Макаров поднялся, несколько раз прошелся взад и вперед, затем вернулся к своему месту, но не сел, а прислонился к краю стола и долго глядел в лицо Боброва.
— Я верю, Петр Алексеевич, что старик одумается! Хочу этого, понимаешь?
Выйдя от Макарова, Бобров поздоровался с Власовым, окидывая взглядом его сгорбленную, склоненную над столом фигуру.
Подперев голову рукой, теребя пальцами коротко подстриженные, торчащие ежиком волосы, конструктор глубоко задумался. Но в его голове не было ни единой ясной мысли. Было лишь ощущение боли в сердце.В это время в конструкторскую вошли Трунин и Люда Давыдович. Летчик пошел им навстречу.
Люда, едва увидев его, улыбнулась, кивнула головой, заторопилась к своему рабочему месту и тотчас занялась делами. Боброва смутило собственное безделье. Здороваясь с Труниным, он неизвестно зачем спросил:
— А скажи мне, Платон Тимофеевич, плащ то твой — он что, не воспринимает влаги? На дворе, кажется, дождь?
— Давно перестал, — ответил Трунин, проходя мимо летчика. — Людмила Михайловна, не забудьте сделать для Федора Ивановича. Он сейчас спросит расчеты.
— Все в порядке, Платон Тимофеевич! — ответила Люда, не поднимая головы. — Осталось на час работы.
Бобров подумал: «Здесь все идет хорошо. Оба решительно пошли за Федором».
Глянув быстро на Власова, Боброву хотелось упрекнуть его. Но лицо конструктора показалось ему таким равнодушным и отталкивающим, что отпала охота даже слово молвить. Махнул рукой и пошел к выходу.Рассчитывая на авторитет директора, Бобров твердо решил обратиться к нему с просьбой воздействовать на Макарова, заставить его упорядочить режим трудового дня.В приемной секретарь Оля Груничева заявила:
— Утром Семен Петрович не принимает.
— Но мне крайне необходимо.
— Ничем не могу помочь. Директор занят. Бобров сделал вид, что понял ее слова, но, отвечая невпопад, думал только о том, как бы проникнуть к директору. Предусмотрительно став к двери спиной, он, точно невзначай, нажал и очутился в кабинете. Соколов окинул летчика быстрым взглядом.
— Разрешите, Семен Петрович?
— Что же разрешать, если уже вошли?
— Як вам по делу, Семен Петрович…
— Настойчиво прорывались…
— Дело, собственно, информационное — Макаров словно запил… — выпалил Бобров.
— Чего, чего? — поднял брови Соколов.
— Иносказательно, конечно… Но, знаете, такое у него не редкость. Семен Петрович, этот вопрос заслуживает серьезного внимания. Конструктор Макаров стоит того, чтобы помочь ему.
— Но с ним же Власов, Трунин… — возразил директор. — Разве мало у него помощников?
— Власов — репа разваренная.
Соколов нахмурился. Летчик сказал как раз то, о чем он и сам думал. Подошел к окну и распахнул створки. В кабинет, глубоко вдувая шторы, хлынула струя свежего воздуха.
— Смотрите, — сказал Соколов, показывая на заголубевшее небо. — Погода восстанавливается, Петр Алексеевич. Ваша пора! Летная погода, а вы тут со всякими сентиментальностями.
Как только летчик вышел из кабинета, Соколов снял трубку внутреннего телефона.
— Соедините с Макаровым, —и потом, спустя несколько секунд, сказал: — Федор Иванович, не знаю, как это вам понравится, но я не люблю недисциплинированных работников… Никаких извинений мне не надо. Прошу твердо запомнить — в конструкторской не ночлежный дом… Да, да! И мои приказания
