фотоаппарату. Ей показалось, что она налетела на мешок с песком. Не в силах вымолвить ни слова, она извинилась одними глазами, отодвинула его рукой в сторону, чтобы освободить себе дорогу, проскользнула мимо и вновь устремилась вперед, мимо часовни, откуда снова раздался режущий слух вой, уже гораздо громче; сердитое рычание разносилось в воздухе, нарушая спокойствие дня.
Она срезала угол по траве, выскочив на асфальтированную дорожку – путь, которым в прошлую субботу, всего неделю назад, ее вел Эдвард. Неделю назад, когда она еще не знала, что Меридит мертва и Макс Гейбриел тоже умирает. Когда у Фиби еще было две руки. Фрэнни помолилась про себя на бегу: «Пожалуйста, не дай случиться ничему плохому. Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке».
За огромным пшеничным полем, уже сжатым и покрытым брикетами соломы, показался высокий ангар из ржавых гофрированных листов железа. Снова хлопок, короткий страшный рев, сотрясающий металлические стены, затем тишина. К ней плыли клубы дыма. В ужасе она побежала еще быстрее. Подлетев к двери и напрягаясь изо всех сил, она увидела, что Эдвард и Тристрам стоят, вытягиваясь вверх, на двух бочках из-под масла и раскручивают пропеллер, до которого оба едва доставали, и им очень весело. Фрэнни остановилась в ужасе.
– О'кей! – крикнул Эдвард, приготовившись.
– О'кей! – прокричал в ответ Тристрам, который тоже был наготове, на мгновение остановив пропеллер.
– Эдвард! – завопила Фрэнни. – Эдвард! Тристрам!
Раздался лязгающий звук, когда они одновременно резким рывком крутанули пропеллер. Потом он медленно начал вращаться сам; оживший мотор оглушительно взревел; пропеллер вращался все быстрее, лопасти его слились в полупрозрачный круг. Тонкая струйка выхлопных газов вырвалась наружу. Биплан дернулся, и стены ангара задрожали от грохота.
Мальчики покачнулись, стараясь удержаться на ногах, но их затягивало в вихрь воздуха от пропеллера. Эдвард в отчаянии махал руками – бочка под ним бешено качалась, он наклонился вперед и начал падать на лопасти пропеллера.
От ужаса Фрэнни почти потеряла способность соображать.
– Эдвард! – пронзительно закричала она, но сама не услышала своего голоса. – Эдва…
Он старался удержаться, ухватившись за плечо Тристрама, и вот уже они оба качнулись вперед, потом назад, потом снова вперед. Потом вдруг бочки перевернулись, сбросив их обоих на землю. Тристрам лежал неподвижно. Эдвард, прикрыв голову руками, начал отползать в сторону.
Фрэнни никогда не могла забыть, что произошло потом. Тристрам поднялся на колени и застыл, глядя прямо на нее. Самолет сдвинулся с места и медленно пополз к нему.
– Трист… – Она подавила в себе страх. Рванулась к нему. Нога попала в трещину, и она ударилась грудью о твердый бетон.
Еле переведя дух, она заметила слева какое-то движение, кто-то бежал к ним – сначала это было просто пятно. Пятно превратилось в мужчину лет шестидесяти в запачканной короткой куртке. Но Тристрам, стоя на коленях, лишь переводил взгляд с нее и на бегущего человека.
Обдирая руки о бетон, Фрэнни потянулась к маленькому мальчику, стоявшему на коленях меньше чем в двух ярдах от пропеллера. Она вскочила на ноги, чувствуя, как ее затягивает поток воздуха.
– Тристра-а-а-мм!
Ее футболка вылезла из джинсов, и ледяной ветер хлестал голую спину, пряди волос, как плети, лупили по лицу.
На лице Тристрама появилось виноватое и испуганное выражение, он поднялся и попятился. Попятился прямо на пропеллер, который медленно надвигался сзади.
– Тристрам! Не бойся, Тристрам! – закричала Фрэнни, но таким сдавленным, хриплым голосом, что получился скорее писк, чем крик. Она вытянула вперед руки, еще несколько футов – и она сможет схватить его. Пропеллер, как тень, надвигался на мальчика.
Краем глаза она видела, что мужчина тоже приближается. Затем все замедлилось, будто время во вселенной остановилось. Она запомнила странные детали: резиновые подошвы ее кроссовок вжались в бетон, потом оттолкнулись, как пружиной подбросили ее в воздух и амортизировали, когда она приземлилась; снова вжались, оттолкнулись; ветер от пропеллера трепал седые волосы на голове мужчины, обнажая лысину, надувал парусом его куртку.
Послышался странный звук, эхом отдавшийся в ее мозгу.
Чин-н-н, как будто нож газонокосилки наткнулся на камень. Сперва ей показалось, что Тристрама ударило подушкой, – в воздухе повисли тысячи крошечных обрывков, похожих на перья. Потом они пропали.
Тристрам исчез.
Теперь пропеллер был в нескольких дюймах от ее лица, поток воздуха от него забивал ей рот, замораживал слезы в глазах. Она отскочила в сторону, и лопасть рассекла воздух рядом с ней; от рева мотора лопались барабанные перепонки, дым набивался в легкие, как вата. Колесо ударило ей в спину; Фрэнни распласталась на земле, и над ней медленно прошла тень крыла. Пыль, песок, камешки летели на нее, жаля в лицо.
Медленно она поднялась на ноги. Сквозь слезы она увидела, что рядом с ней стоит Тристрам. С ним было все в порядке. С ним все о'кей! У нее отлегло от сердца. Потом Фрэнни поняла, что это не Тристрам, а Эдвард, растрепанный и весь заляпанный кровью. Он не отрываясь смотрел на бермуды, из которых с одной стороны торчали ноги в маленьких кроссовках. С другой стороны виднелась искромсанная плоть, размотанный клубок кишок, острый белый кусок позвоночника, словно обломок вонзившегося в спину копья, торчал на несколько дюймов. Небольшое озерцо крови неторопливо растекалось по бетону, заполняя трещины с пробивающейся в них травой.
Кто-то вскарабкался в кабину самолета; тот мужчина в куртке, сквозь туман в голове отметила Фрэнни. Рев мотора внезапно стих, и остался лишь чавкающий звук пропеллера. Потом наступила тишина. Самолет не двигался. Клочья волос, лоскутки плоти и обломки костей свисали с фюзеляжа и крыльев и были разбросаны по бетонному полю. Позже посмотрев в зеркало, она увидела, что и сама облеплена ими.
24
События прошедшего дня беспорядочно мелькали у нее в голове. Мгновения, доли мгновений, детали. Она не могла задержаться ни на одном из моментов более нескольких секунд – мозг тут же переключался на что-то другое.
Фрэнни бессмысленным взором обвела гостиную, пытаясь понять, где она. Гостиная – это было в настоящем. Она была в гостиной. Потом она снова оказалась на твердом бетоне, отчаянно пытаясь дотянуться до Тристрама. Ветки хлестали по лобовому стеклу «ренджровера»; он трясся и завывал. От рева мотора дрожали стены ангара. «Мотылек» медленно полз вперед. Пропеллер надвигался сзади на Тристрама, как тень. Вновь подъезжал «ренджровер» с Оливером и Чарльзом; громкое гудение его двигателя; хруст гравия под колесами; двое мужчин выбирались наружу, веселые, не ведающие, что их ждет впереди, они лишь с легким недоумением смотрели на полицейский автомобиль, приткнувшийся возле старенькой «тойоты-лендкрузер» Чарльза и указателя «Частная собственность. Посетителям вход запрещен». Полицейский приближается к Оливеру и Чарльзу, рядом с ним Фрэнни. Эдвард в этот момент выходит из-за угла здания, со своей электронной игрой в руках и динь-дилинь… динь-дилинь… ставшее на мгновение единственным звуком в мире.
Ужасный стон Чарльза, вопль муки, идущий будто из глубины земли.
Теперь она сидела на диване перед незажженным камином, держа в руках стакан. Ветер стучался в окна. «Я виновата во всем, я виновата». Фрэнни слышала свой голос как бы со стороны, из другой комнаты.
В стакане был виски: крепкий, приятный скотч, обжигающий горло, согревающий желудок. Он не смягчил удар или боль, но на время загнал их в другой отсек, и, пока они там, с ней будет все в порядке.
