эмблемой школы. В руке он сжимал букетик цветов. Он с нетерпением ожидал встречи с матерью, с женщиной, которая бросила его семь лет назад, потому что не выносила его неряшливости.
Сотрудница регистратуры с добрым лицом сказала ему, в каком отделении лежит его мать. Она слегка смутилась, но потом посмотрела на цветы, грустно улыбнулась мальчику и велела найти старшую сестру отделения.
Пока он добирался до сестринского поста, страх пробирал его до костей. Низенькая, довольно суровая на вид женщина со значком на лацкане «Марион Хамфриз. Старшая медсестра» и часами на цепочке бросила взгляд на сестричку помоложе, потом посмотрела на Росса:
– Ты сын миссис Рансом?
Росс кивнул. На лице застыло скорбное выражение, которое он долго репетировал перед зеркалом в ванной.
Марион Хамфриз отвела его в комнатку с пластиковыми стульями, усадила на виниловое сиденье и закрыла за собой дверь.
– Росс? – спросила она. – Тебя так зовут?
– Да.
– Твоей маме сейчас очень плохо. Она ужасно обожжена и лежит в отделении интенсивной терапии. Боюсь, на нее сейчас не очень приятно смотреть.
Он выбросил палочку от фруктового льда в мусорную корзинку.
– Она умрет?
Старшей медсестре явно стало не по себе.
– Мы делаем все от нас зависящее, чтобы спасти ее, но, когда человек получает такие обширные ожоги, как она, задеты легкие, а также многие жизненно важные органы… Возможно, тебе известно, что дыхание осуществляется в том числе и через кожу, а у нее осталось очень мало неповрежденной кожи.
– Как по-вашему, она умрет?
– Не знаю, Росс.
– А если она выживет, у нее останутся шрамы?
Медсестра нахмурилась:
– Она находится в лучшем ожоговом центре страны. Здесь у нас трудятся самые лучшие пластические хирурги. Лучше врачей нашей больницы никто не сможет ее вылечить.
– Какая вы славная, – сказал Росс. – Вы мне нравитесь.
– И ты славный мальчик, так волнуешься за маму. Ты сегодня прогулял школу?
– Учитель разрешил мне уйти с уроков.
– Где твой папа?
– Они с мамой не очень хорошо ладят.
– Ясно.
– Можно к ней сейчас?
– Всего на несколько минут.
Она взяла его за руку и не отпускала все то время, что они шли по коридору. Потом старшая медсестра открыла дверь, ведущую в небольшую палату.
Войдя, он почувствовал острый запах медикаментов и еще более острый, сладковатый запах горелого мяса. Он скользнул взглядом по целому ряду мониторов, от которых тянулись трубки и провода – целый лес трубок и проводов, который вел к черной безволосой голове, покрытой какой-то клейкой прозрачной массой. Голова была прикреплена к туловищу, почти целиком закрытому белой марлей.
В первое мгновение он решил, что она отвернулась к стене, потому что он видел лишь скопление каких-то темных пузырей. Наверное, это ее затылок.
Потом он понял, что перед ним – ее лицо.
Глазницы были закрыты тампонами. Губы, в которых была дыхательная трубка, представляли собой раздутые пузыри цвета пергамента. Единственным звуком, слышным в палате, был мерный стрекот вентилятора: пф-ф… пф-ф… пф-ф…
– Миссис Рансом! – позвала медсестра. – Пришел ваш сын, Росс. Он принес вам цветочки.
Послышался странный звук – сдавленный стон, зародившийся где-то глубоко в горле. В уголке рта появились крошечные капельки слюны.
– Красивые цветочки, миссис Рансом! – Медсестра покосилась на Росса и понизила голос: – У нее сожжены все дыхательные пути. Боюсь, понюхать цветы она не сможет. Но она понимает, что ты здесь.
– Вы очень хорошо за ней ухаживаете, – сказал мальчик.
43
«НАШИ НОВОСТИ! В конце сентября мы переехали в красивый старый дом на реке в самом центре Шрусбери, в пяти минутах хода от кино (для Саймона) и от магазина „Маркс и Спенсер“ (для Бриджет), а всего через дом от нас находится хороший паб. Вселение прошло благополучно, несмотря на самое сильное за последние пятьдесят лет наводнение, которое началось через три недели после нашего приезда; в подвале вода стояла по пояс. Но подобные испытания закаляют характер!»
На улице безостановочно лил дождь. Вера сидела на кухне, пила маленькими глотками ромашковый чай, стараясь унять тошноту, и читала утреннюю почту. Сегодня она чувствует себя паршиво: голова болит, глаза режет, как будто в ее контактных линзах песок. Наверху пылесосит миссис Фогг – сейчас она находится как раз у нее над головой, в их спальне. Вот пылесос с глухим стуком ударился о гладильную доску, и Распутин, лежавший на своей подушке перед плитой, поднял голову и заворчал в потолок. Он пребывал в мрачном настроении, потому что утром Вера гуляла с ним совсем недолго.
– Знаю, ты ничего не имеешь против дождя, но мне он сегодня не нравится, – сказала Вера псу. – Иногда, просто время от времени, мы будем жить так, как хочу я, а не так, как хочешь ты.
Пес посмотрел на хозяйку с надеждой, глаза его загорелись. Он высунул розовый язык и часто-часто задышал. Потом встал, потрусил в холл и почти сразу вернулся, неся в зубах поводок.
Вера устало рассмеялась:
– Нет. Извини, дружок, сейчас я никуда не пойду.
Не обращая внимания на его укоризненный лай, она стала перечитывать письмо, которое ее подруга разослала всем знакомым. Она завидовала счастью Бриджет. В школе они с Бриджет Найтингейл были лучшими подружками, но сейчас, хоть и жили всего в трехстах километрах друг от друга, общались редко. Бриджет стала медсестрой и тоже вышла замуж за врача, невролога. Но на том все сходство между их судьбами и заканчивалось. Бриджет и Саймон были счастливы, у них получился удачный брак, они жили нормальной жизнью. Были, конечно, и у них свои взлеты, падения и трагедии, но они обожали друг друга.
Радостные интонации письма усилили Верину депрессию. Пылесос над головой замолк, и она слушала, как дождь бьет в стекло. Потом зазвонил телефон.
Она быстро сняла трубку; сердце радостно екнуло – вдруг Оливер? Правда, она попросила его звонить только на новый мобильный номер. Но оказалось, что звонит сервисный инженер фирмы «Глинуэд груп сервисез», которая производит кухонные плиты «Эй-джи-эй»; он намерен был приехать для профилактического осмотра плиты. Вера встала и направилась к своему ежедневнику.
Потом она снова села и вскрыла большой толстый конверт. Информация о курсах специалистов по питанию при Открытом университете, которую она запрашивала, а также анкета для поступающих. Хорошо, что письмо пришло сегодня, потому что завтра его увидел бы Росс. Письмо стало бы для него еще одним поводом для гнева – он не одобрял ее стремления к независимости и самостоятельности. Даже ее общественная деятельность его раздражала.
Еще одно письмо, на сей раз от мужа ее лучшей подруги Сэмми Харрисон, с которой она сегодня
